Абдурахман Джами

Джами (перс., тадж. - Нуриддин Абдуррахман ибн Ахмад, 18 августа 1414, Джам, близ Нишапура, Хорасан — 19 ноября 1492, Герат) — таджикско-персидский писатель, философ, музыковед. Джами считается завершителем классического периода поэзии на персидском языке.

Jomi

Джами родился в семье влиятельного духовного лица, получил образование в Герате и Самарканде. В дальнейшем отказался от придворной карьеры и примкнул к суфийскому ордену «накшбанди». В 1456 году стал главою гератского ордена. Характерная черта творчества Джами — многожанровость. Он пользовался всеми традиционными поэтическими формами — месневи, касыда, газель, рубаи, кыт'а. Он писал прозаические суфийские трактаты, светские произведения: трактаты о рифме и метрике, руководство по составлению шарад му'амма — искусству, широко распространённому в XV веке.
Расцвет его творчества, относящийся к периоду после 1474 года, открывается религиозно-философскими касыдами «Море тайн» (1475) и «Сияние духа», в которых Джами осуждает рационализм Ибн Сины, и сборником биографий суфийских святых «Дуновения дружбы из обители святости» (1476—1478). В 1480—1487 годах Джами завершает цикл поэм (дастанов) «Семь корон» («Созвездие Большой Медведицы») .

Стихи

Если я по доброй воле сердце грешнице отдам,
То внимать я но посмею добродетельным речам.
О советчик, страсть к злонравной привела меня к тому,
Что во имя страсти этой я обрек себя на срам.
Но владычица но склонна боль влюбленных утолять,
Или, может, ей неводом путь к тоскующим сердцам.
Быть жестокой к побежденным – вот религия твоя, –
Видно, каменное сердце охраняет дверь в твой храм.
Беспредельна боль, а горе беспредельнее, чем боль,
Как о боли беспредельной я поведаю друзьям?
Сердцу, раненному страстью, не поможет мудрый врач, –
Лишь тавро твое для раны, как целительный бальзам.
Не пронзишь мечом каленым сердце горькое Джами:
Меч, расплавлен вздохом жарким, упадет к твоим ногам.

Я твой раб, продай меня – беглым стану я рабом.
Хоть сто раз меня продашь, приползу сто раз в твой дом.
Соглядатаем меня в раздраженье не зови,
Мне почетнее прослыть стерегущим двери псом.
У меня не хватит сил удержать сердечный пыл,
Хоть, наверно, сотни раз сердце я просил о том.
Душу так мне пламень жжет, что затмился небосвод,
Я, как зеркало, его протираю рукавом.
Но всегда, когда стрелой ты грозишь мне, ангел злой,
Дни твои прошу продлить, не печалюсь об ином.
Заявляю с похвальбой, что я пес покорный твой, –
Уличенный в хвастовстве, замолчу я со стыдом.
Только ты мне не тверди: "Пой, Джами, иль прочь поди!"
Эту песнь сложила страсть в упоении слепом.

Моя любовь к тебе – мой храм, но вот беда,
Лежит через пески укоров путь туда.
Где твой высокий дом – там город многолюдный,
А остальные все пустынны города.
Взгляни же на меня, подай мне весть, и буду
Я счастлив даже в день последнего суда.
Ведь если верим мы в великодушье кравчих,
Вино для нас течет, как полая вода.
Смолкает муэдзин, он забывает долг свой,
Когда проходишь ты, чиста и молода.
Что написал Джами, не по тебе тоскуя,
Слезами по тебе он смоет навсегда.

Не хочу я пустословьем обеднять родной язык,
Потакать лжецам и трусам в сочиненьях не привык.
В бесполезных поученьях затупить свое перо –
Все равно что бросить в мусор горсть жемчужин дорогих.
В суете и праздномыслье я растратил много лет
И раскаиваться буду до скончанья дней моих.
Лишь с годами постигая смысл сокрытый ремесла,
Тайно слезы проливаю, еле сдерживаю крик,
Лег от Кафа и до Кафа* слов немереный простор,
Поиск верного созвучья вел не раз меня в тупик.
Рифмы, образы и ритмы трудно подчинить себе, –
Как поймать рукою ветер, содрогающий тростник?
И сказал я на рассвете вдохновенью своему:
"Мне мучительно с тобою каждый час и каждый миг.
Я устал гранить и мерить, находить и вновь терять,
Пребывать хочу в молчанье, отвратив от песен лик".
"О Джами, – раздался голос, – ты хранитель многих тайн,
Ты богатствами владеешь, я раздариваю их"!
* - Каф - по представлению иранцев, кругообразный
горный хребет, окружающий землю

О том как Алексадр Македонский настиг город людей чистых нравов.
Мир Искандар решил завоевать,
Чтоб явное и тайное узнать.
Его поход был труден и велик.
И дивного он города достиг.
То город был особенных людей.
Там не было ни шаха, ни князей,
Ни богачей, ни бедных. Все равны,
Как братья, были люди той страны.
Был труд их легок, но всего у них
В достатке было от плодов земных.
Их нравы были чисты. И страна
Не ведала, что в мире есть война.
У каждой их семьи был сад и дом,
Не заперт ни затвором, ни замком.
Построен перед каждым домом был
Подземный склеп для родственных могил.
Был Искандар их жизнью удивлен,
И вот какой вопрос им задал он:
"Все хорошо у вас, но почему
Гробницы вам при жизни? Не пойму!"
Ответили: "Построены они,
Дабы во все свои земные дни
О смерти помнил каждый человек,
Чтоб праведно и честно прожил век.
Врата гробниц – безмолвные уста;
Но мудрым говорит их немота,
Что кратки наши дни, что все умрем,
Что этих уст мы станем языком".

Шах вопросил: "А что ж вы без замков
Живете, дверь открывши для воров?"
Ему сказали: "Нет у нас воров,
Как нет ни богачей, ни бедняков,
У нас все обеспечены равно.
Здесь, если бросишь на землю зерно,
Ты сам-семьсот получишь урожай,
Так щедро небом одарен наш край".
Шах вновь им: "Почему никто из вас
Меча не обнажил в урочный час,
Чтоб власть свою народу объявить,
Чтоб твердый свой закон установить?
Как можно жить без власти? Не пойму?"
И граждане ответили ему:
"Нет беззаконий средь людей страны!
Нам ни тиран, ни деспот не нужны".
Вновь шах спросил их: "Дайте мне ответ!
А почему средь вас богатых нет?"
Сказали шаху: "Нам – сынам добра –
Противна жадность к грудам серебра.
Нет в мире яда – алчности страшней,
И нет порока – скупости гнусней.
Обычаи и нравы эти к нам
Пришли от предков, от отцов к сынам.
Отцами наши взращены сады,
Мы их храним, снимаем их плоды".
Был Искандар всем этим поражен,
И повернул войска обратно он.

Безумец, сраженный любовью к тебе, таится в руине любой.
Пред яркой свечой лица твоего луна - мотылек ночной.
Все горе Якуба малой равно частице моих скорбей,
Юсуфа цветущая красота ничто пред твоей красотой.
Живое сердце, живая душа не для себя нам даны.
Все, что дано нам, мы тратим в пути к далекой встрече с тобой.
Пусть я коснулся дерзкой рукой родинки черной твоей.
За зернышко бедного муравья грешно растоптать ногой.
И пусть у нас разрушится дом, спасибо свету любви,
Что есть у нас обиталище мук на улице бедствий глухой.
Нет потерявшим сердце свое дороги в твой радостный град;
Темной разлуки нам доля дана да пыль руины пустой.
Выпив глоток из кубка тоски, сознанье Джами потерял;
Горе, коль кравчий ему поднесет полный кубок такой.