Ровно 25 лет назад, 26-го марта 1992 года, у президентского дворца в Душанбе собралось около ста человек. Назавтра их стало несколько тысяч. Спустя месяц в полукилометре от этого митинга образовался контрмитинг, а в мае в Таджикистане вспыхнул самый кровавый конфликт на территории бывшего СССР. Около 100 тысяч убитых, свыше миллиона беженцев и - глубочайшая национальная травма, от которой Таджикистан оправляется до сих пор. Сегодня в Таджикистане с крайней неохотой вспоминают то время, а власти стремятся переиначить роль личностей в истории первых лет независимости и стереть всю напоминающую о тех событиях топонимику и даже архитектуру.
К примеру, место первого "демоисламского" митинга – площадь Шахидон - давно превращено в безымянный перекресток. Площадь Озоди, где в мартовские дни "демоисламистам" противостоял "светско-коммунистический" контрмитинг, переименована в "Дусти". А в наши мартовские дни в Душанбе продолжается начатый год назад снос столичного исторического центра. Властями акция названа "обновлением и модернизацией города". В СМИ называют это попыткой избавиться от советского и постсоветского прошлого. Именно здесь - на трехкилометровом участке бывшего кишлака - в 1937 году зародилась новая столица советского Таджикистана. И именно здесь - на площадях Шахидон и Озоди - началась и таджикская война.
Предпосылки гражданского конфликта
Ее прологом, как считается, были февральские беспорядки в Душанбе в 1990-ом. В те дни слухи о выделении квартир бакинским армянам привели вначале к митингу перед зданием ЦК Компартии Таджикистана, который был вскоре разогнан, а затем – к двухдневным погромам и беспорядкам в столице. Сегодня в таджикской прессе очень популярна версия, согласно которой события февраля были спровоцированы КГБ СССР, чтобы скомпрометировать оппозиционные, неугодные таджикскому партийному руководству политические силы. "Версия кажется правдоподобной, хотя доказательств у меня нет. Терявшая власть и почву под ногами партийно-чекистская номенклатура Таджикистана прибегла к откровенным провокациям с целью добиться своей поддержки со стороны союзного центра", – считает Аркадий Дубнов, эксперт по странам Центральной Азии.
В российском информационном пространстве февраль 1990-го известен, главным образом, по теме "геноцида русских". Националисты до сих пор докладывают в рунете о "десятках тысяч убитых", "переполненных рвах" и даже о "снесенных городах" - каждый, сообразно своей фантазии. "Отвечать на это бессмысленно. Отсюда и достаточно вялая реакция таджикской стороны. Увы, какая-то часть российского общества будто нуждается в такого рода мифологии, – отмечает таджикский историк, попросивший не называть его имени. – Хотя таджикская пресса предметно предлагала проверить историю о "массовых убийствах". Например, посетить душанбинское христианское кладбище и отыскать там следы геноцида. Но тема до сих пор всплывает. Да, антирусские лозунги в феврале были. И последовавший исход русских – тоже был. Хотя почти никто не пишет о том, что первыми из нетаджикского населения, кто испытали последствия февраля и стали беженцами, были армяне. В те дни около 500 таджикских армян были вывезены самолетами по решению городских властей".
"Действительно, наши все уехали сразу же с актуализацией "армянского вопроса" - тут у армян, увы, богатый исторический опыт. Мы более чем гармонично чувствовали себя в Таджикистане, да как, впрочем, и все. Но мы уже знали о судьбах дочерей из Сумгаита, Гянджи, Баку, – говорит доцент института археологии и этнографии Национальной академии наук Армении Виктория Аракелова. – Папу очень ценили, он был известным энергетиком, много чего сделавшим в республике. Убеждали его: оставайся, вас не тронут. Он только бросил фразу: "У меня дочери..."".
"Тогда, в 1990-ом, досталось всем. И мы это сразу почувствовали: получат все - русские, таджики, армяне, – вспоминает журналист и музыкант Константин Паршин. – Таджик, выглядящий как европеец, получал от озверевшей толпы наравне с русским, украинцем. Когда в тот день толпа пацанов остановила 18-й автобус, в котором я ехал, первому досталось старичку-таджику с палочкой-тросточкой. Его толпа вытащила из автобуса и стала месить. А я выскочил из автобуса и с каким-то студентом помчался дворами, дворами…".
Слабость и недальновидность власти
Февраль 1990-го был еще советской историей. Эта история гармонично укладывалась в цепь событий, произошедших перед этим в Баку, Вильнюсе, Тбилиси. Но и позже, до марта 1992-го, события в Таджикистане словно бы продолжали перестроечное время со всеми его приметами. Бывшие коммунистические вожди Таджикистана и их местные противники – демократические и исламские силы - с трудом отделяли себя от Москвы. Ныне покойный Гейдар Джемаль, консультировавший в свое время таджикскую Партию исламского возрождения (ПИВТ), в своей статье от 2000 года вспоминал, что, прибыв в Душанбе в конце сентября 1991-го, уже после провозглашения страной независимости, застал Таджикистан на перестроечном марше.
"Мое внимание сразу привлекла масса деталей, которые казались по меньшей мере странными на митинге, организованном ИПВ (ПИВТ. – Прим. "Ферганы"). Прежде всего изумляла постоянная ссылка на московские события, на победу демократов над гекачепистами… Меня поразило, с каким энтузиазмом таджикские братья воспринимают события, состоявшиеся 19-21 августа в Москве. Эти события послужили технической моделью всему происшедшему в Душанбе, образцом для подражания. Слышались слова "Белый дом", ГКЧП, глаза у всех блестели", - писал Джемаль.
После распада СССР в Душанбе еще продолжались митинги в поддержку Горбачева
Многие комментаторы сегодня сходятся на мысли, что переходу Таджикистана из "советской перестройки" в трагический 1992-й год, помимо всего прочего, способствовали личные качества двух человек - Рахмона Набиева (ранее Набиев уже побывал в должности советского лидера Таджикистана. – Прим. "Ферганы"), избранного осенью 1991-го года вместо скомпрометировавшего себя в глазах местной элиты поддержкой ГКЧП президента Махкамова, и Сафарали Кенджаева - бывшего прокурора, ставшего спикером таджикского Верховного Совета. Излишняя "слабость" Набиева, согласно этим оценкам, опасно дополнялась повышенной харизматичностью Кенджаева.
"В первые же месяцы Набиев показал всем, что ни на что не способен. А пользуясь слабостью Набиева, все рычаги влияния пытался взять в свои руки Кенджаев, – считает Саломиддин Мирзорахматов, бизнесмен, в прошлом корреспондент газеты "Коммунист Таджикистана". - Вообще, избрание Набиева – это было трагической ошибкой его сторонников. Он вел себя так, будто остался в осени 1985 года, когда был свергнут с поста первого секретаря ЦК Компартии Таджикистана".
Первый президент независимого Таджикистана Рахмон Набиев
"Набиев находился под огромным влиянием Кенджаева и слишком ему доверял, – рассказывает Темур Клычев, бывший в те годы учредителем и главным редактором издания "Таджикпресс". – Он оказался неспособен оценить сложность новой ситуации, был дезориентирован, растерян, да и просто болен и несостоятелен как политик и лидер. Это был уже другой Таджикистан, уже не существовало Союза. Уже нельзя было закрывать глаза на мощное движение за независимость и преобразования. Сложилась коалиция движения "Растохез", демократов и ПИВТ. С ней надо было считаться".
Шахидон - площадь ожидания
К роковому мартовскому митингу в Душанбе, как и в феврале 1990-го, привела внешне формальная причина. Ею стала обида бадахшанцев (бадахшанцы, памирцы - выходцы из Горно-Бадахшанской автономной области (ГБАО) Таджикистана. – Прим. "Ферганы") за своего земляка, министра внутренних дел Мамадаеза Навджуванова. 25 марта 1992-го года на заседании ВС Таджикистана, показанного в прямом эфире местного ТВ, спикер парламента Сафарали Кенджаев в прокурорском стиле отчитал главу МВД за недостатки и упущения в работе. Обсуждаемый в парламенте вопрос назывался так: "О выполнении министерством внутренних дел Постановления Президиума Верховного Совета Республики Таджикистан от 21 декабря 1991 года "О социально-экономических и правовых аспектах конфликтной ситуации на Курган-тюбинском масло-экстракционном заводе, в центре города Курган-тюбе и Кумсангирского района".
"На следующий день перед зданием ЦК Компартии стали собираться памирцы. Причем приходили основательно - с палатками, раскладными стульями, теплыми одеялами. Мне стало ясно, что это надолго, и что отставка Навджуванова - повод для начала более массового противостояния", – вспоминает журналист Лидия Исамова. В 1992 году она работала в Таджикском отделении Кинофонда СССР.
"Митинг начался с 20-30 молодых памирцев, которые отказались уходить с площади, прикатили автомобильные покрышки и грелись вокруг них у костра, всю ночь распевая мелодичные национальные песни. Накрапывал небольшой дождь, но особенно холодно не было. Я всю первую ночь был там же. Все ждали и опасались разгона. Но только к утру появился взвод солдат, пришедший со стороны 201-й дивизии. Парни тут же вступили в диалог с командиром, который, очевидно, сам не понимал, зачем их прислали. Спустя полчаса офицер, не увидев угрозы и агрессии, дал команду "строиться, кругом и шагом марш в казарму"", - дополняет Темур Клычев.
"Рано утром я пришла на работу. Еще не дошла до кабинета, как генеральный директор ТаджикТА спрашивает: "Товарищ Гриднева, вы вчера смотрели трансляцию заседания президиума ВС Таджикской ССР по телевизору? Там Сафарали Кенджаев выступил критически резко в адрес министра Навджуванова. Вроде он превысил служебные полномочия. Кенджаев привел факты распределения машин по родственникам и другие злоупотребления. Там на площади собираются люди. Надо разобраться", – вспоминает журналист Галина Гриднева, многие годы проработавшая в Таджикистане корреспондентом ТАСС.
Темур Клычев: "Если мне не изменяет память, ПИВТ, "Растохез" и Демпартия присоединились к митингу с требованием отставки Кенджаева через три дня. Это стало митинговым марафоном длительностью ровно в 45 дней".
Митинг на площади Шахидон. Весна 1992 года
Галина Гриднева: "Я пошла к зданию ЦК, где стояло человек сто из "Лаъли Бадахшон" (оппозиционное движение, организованное выходцами из ГБАО. – Прим. "Ферганы"). Они требовали отставки Кенджаева. Памирцы - народ горячий и солидарный. Задета была их честь. Но с удивлением увидела, как буквально через полчаса площадь стали заполнять знакомые мне люди – "птенцы" Ходжи Акбара Тураджонзода (духовный деятель, один из лидеров оппозиции. – Прим. "Ферганы"). И пошли первые лозунги - "Истефо", по отставке правительства и президента Набиева. Среди первых лозунгов - "Нами правит север". И я поняла, что эти люди готовились еще с октября прошлого года, после легализации Исламской партии, и с тех пор искали повод".
"Оппозиция не требовала постов и не выдвигала экономических и серьезных политических требований, – не соглашается Темур Клычев. – Митинг оппозиции проходил под портретами Горбачева и лозунгами за перестройку и гласность, многопартийность. Только представьте: люди 45 дней сидят на площади и ничего не предпринимают, ждут, когда царь выйдет и их рассудит".
"Увы, в те дни во власти не нашлось своего национального лидера, который бы смог найти компромисс между появившимися новыми политическими силами", - говорит Саломиддин Мирзорахматов.
Спровоцированная радикализация
Сразу после начала митинга на площади Шахидон, как пишет таджикская пресса со ссылкой на воспоминания Давлата Усмона, тогдашнего зампредседателя ПИВТ, лидеры оппозиции явились к президенту Набиеву с просьбой, чтобы он выслушал делегатов от митингующих. "Президент, выслушав представителей оппозиции, обращается к председателю Верховного Совета С.Кенджаеву и поручает ему встретиться с митингующими. На что тот отвечает, что не чувствует за собой вины, поэтому, даже если ему отрубят голову, он не выйдет к ним. После этой встречи лидеры оппозиции призывают своих членов и сторонников присоединиться к митингующим на площади Шахидон. Они пришли со своими требованиями, проблема Навджуванова отошла на задний план", – утверждает историк Нурали Давлат в газете "Чархи Гардун".
"Я не могу до сих пор понять, почему политические тяжеловесы так и не смогли сесть за стол переговоров. Куда меньший митинг в феврале смог сформировать комитет переговорщиков, встречавшихся с Махкамовым и членами ЦК", – удивляется Темур Клычев.
Бывший министр госбезопасности Таджикистана Саиданвар Камолов в своих воспоминаниях выразил мнение, почему этого не произошло: "Набиев вполне мог бы принять представителя митингующих и разъяснить, что Навджуванов по-прежнему будет работать министром внутренних дел. Но президент специально не пошел на такой шаг, поскольку считал, что эта акция в какой-то степени подрывает авторитет и престиж Кенджаева. Все это было политической закулисной игрой. В свою очередь Набиев не рассчитал, что эту никому не нужную игру будут использовать в своих интересах оппозиционные партии и движения: Демократическая партия, ПИВТ, "Растохез", "Лаъли Бадахшон", которые сразу же вновь заняли площадь Шахидон".
Начавшийся в конце марта бессрочный митинг ожидаемо радикализировался. И что хуже – стал демонстрировать региональную окраску. Площадь Шахидон была представлена преимущественно каратегинско-бадахшанской группой населения. Возникший через месяц, в конце апреля, на соседней площади Озоди контрмитинг - "в поддержку законно избранного президента Набиева" - пополнялся представителями Кулябского региона. На протяжении 45-ти дней через громкоговорители и просто зычными голосами стороны осыпали друг друга обвинениями в "прокоммунизме" и "происламизме". Тем более, что оба лагеря находились фактически напротив друг друга, в зоне прямой видимости.
Контрмитинг на площади Озоди. Весна 1992 года
Душанбинцы реагировали на этот марафон по-разному. Столичная интеллигенция – скорее положительно. "Некоренные" и часть городских таджиков – с плохими предчувствиями.
"Я жил в доме, где магазин "Сказка", прямо между двумя площадями. Видел, как приходили сначала ребята с белыми повязками, говорили: "Ака, ака, все нормально, сейчас мы с ними расправимся, и все нормально заживете, все будет хорошо". И буквально через два дня приходили такие же точно ребята, только с зелеными повязками, и говорили то же самое. Но предчувствий гражданской войны у меня не было, – вспоминает известный таджикский историк Камол Абдуллаев. – Было какое-то такое наивное, отчасти из-за моего марксистского, коммунистического воспитания, представление, что вот, наконец-то, история творится людьми, что люди наконец-то вышли. Меня также поразили пламенные речи, произносимые на хорошем таджикском языке. В принципе, страха я не испытывал - ни на той, ни на другой площади".
Первые жертвы
"Март был страшен. Помню слова мамы, которая, отвечая на вопрос подруги, зачем она меня берет с собой на работу, сказала: "А вдруг убьют? Если суждено – так хоть вместе умрем", – вспоминает маркетолог Джамшед Кадыров, которому в 1992-ом году было восемь лет. – Мама на тот момент работала бригадиром телефонистов Центрального переговорного пункта Главпочтамта, недалеко от Шахидона. Мы попали на эту площадь утром, на третий день после начала митингов. До сих пор не могу забыть чувство страха: наэлектризованная толпа мужчин, причем преимущественно молодых, которая, абсолютно не стесняясь, свистела нам вслед. Мама позже рассказывала, что в тот момент не столько боялась, сколько ощущала себя оплеванной. Я же шел с четкой мыслью – маму надо защищать, потому что милиция стоит где-то там - на внешнем периметре, и близко к этой толпе не подходит".
Примерно о том же вспоминает Лидия Исамова: "Мне приходилось каждый день ходить через у площадь Шахидон, которая постепенно как и улица Путовского (ныне проспект Сомони. – Прим. "Ферганы"), заполнялась мрачными бородатыми людьми. Через несколько дней я надела длинную юбку, накинула платок и старалась ходить на работу в Союз кинематографистов через параллельную улицу Орджоникидзе. Но на этой улице митингующие выставили блок-посты и обыскивали всех, кто шел от перекрестка нынешнего Минобороны до задней стороны здания ЦК. Один из патрульных с белой повязкой, бородатый пацан лет 20 стал нагло ощупывать меня, когда я уже почти подошла к своему дому. Я ударила его по руке и сказала: "Щупай свою маму и сестру, я тебе в матери гожусь". Он взвел затвор автомата и молча упер его в грудь, я пыталась отойти, но он одной рукой держал меня за волосы, а в другой - автомат. Он даже пустил очередь мимо меня, чтобы окончательно запугать. Не знаю, сколько прошло времени, но мимо проходил мой сосед, ректор Мединститута Юсуф Баширханович Исхаки, который по-таджикски объяснил парню, что я ненормальная, меня недавно выпустили из психбольницы домой, и родители за мной не досмотрели. Только после этого парень опустил автомат и разрешил нам уйти".
"Драматизму ситуации придавал запах гари - неподалеку, на центральной площади у Главпочтамта, жгли костры невесть откуда возникшие бородачи в чапанах и с "калашами" за плечом, – говорит Симон Розенблат, тогда сотрудник душанбинской газеты. – Мы с коллегой пытались задавать им какие-то вопросы, но они только отмахивались и жестами показывали, что не понимают по-русски. Троллейбусы встали, уронив "рога". Машины с улиц словно корова слизнула. Пытаясь поймать попутку, шагаю почти посередине шоссе. Меня обогнали два танка, обдав черным дымом. Попытался "голосовать", но парень в шлемофоне, торчавший в люке, засмеялся и покрутил пальцем у виска".
В мае 1992-го война речей, произносимых на площадях Озоди и Шахидон, закончилась кровью. Растерянные власти приняли решение вооружить своих сторонников на площади Озоди. Был сформирован батальон особого назначения и розданы автоматы. При этом, как писала таджикская пресса, "несмотря на заверения лидеров оппозиции, шахидоновцы тоже были не с пустыми руками. Достоверно известно, что в те дни в их распоряжении оказалась машина 201-й дивизии, груженная автоматами Калашникова".
Темур Клычев: "Митинговый марафон закончился переходом президентской гвардии на сторону митингующих на Шахидоне. Это произошло после раздачи оружия на проправительственном митинге и после первой крови. Официально считается, что первая кровь пролилась 5-го мая, когда проправительственные боевики расстреляли в здании парламента несколько человек, в том числе журналиста и депутата Муродали Шералиева".
В мае 1992 года оппоненты на двух площадях получили в руки оружие
От слов к оружию
Оппозиция блокировала некоторые административные здания в Душанбе, установила контроль над аэропортом, железнодорожным вокзалом. Окончательно деморализованный президент Набиев укрылся то ли в 201-й российской дивизии, то ли в здании КГБ. Агрессивная попытка сторонников площади Шахидон обнаружить его в здании КГБ закончилась огнем на поражение. Несколько человек погибли. Вскоре президент Набиев согласился образовать коалиционное правительство.
По словам Галины Гридневой, "потом, спустя много лет, Тураджонзода мне честно признался: "Галя-апа, мы совершили ошибку. Большую. Мы все сделали не так. Мы были игрушкой". Впрочем, не уточнил – в чьих руках".
"Вопрос, кто виноват, более или менее ясен. Более важен другой вопрос – почему произошла такая трагедия, почему трагедия стала неминуемой", - говорит Саломиддин Мирзорахматов.
"У нас не оказалось лидеров и политиков национального уровня. Каждый политик ассоциировался с отдельным регионом или политической силой и не стал объединяющей фигурой. И даже внутри коалиций лидеры тянули одеяло - каждый на себя. Случился этот региональный раздрай после крушения цементирующей силы КПСС. Нации не существовало. Существует ли теперь - не знаю", - отмечает Темур Клычев.
"Это был конфликт между политическими предпринимателями второго посткоммунистического эшелона, которым удалось заручиться массовой поддержкой в их родных регионах. При этом некоторые использовали религию для политической мобилизации", – говорит Камол Абдуллаев.
Аркадий Дубнов считает, что в зарождении таджикского конфликта "сыграли свою роль и личностные взаимные фобии некоторых лидеров, непримиримость их амбиций, страх утерять авторитет среди земляков. Все это, умноженное на безразличие и непонимание происходящего со стороны Москвы с одной стороны, на большое количество оружия, появившегося в республике после афганской войны - с другой, страх перед моджахедами, переплетенный с ненавистью к коммунистам - вся эта гремучая смесь, залитая в сосуд "национального возрождения", в конце концов, взорвалась".
В середине мая очистилась площадь Озоди - колонна автобусов увезла в Куляб сторонников президента. Разъяренных и униженных. Перед этим опустела площадь Шахидон. Митинги завершились.
Но это был не финал, а начало большой трагедии.
Алексей Торк