Советистан
Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркмени- стан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога
Эрика Фатланд
В «Советистане» норвежская писательница и социальный антрополог Эрика Фатланд приглашает читателя посетить мир, неизвестный даже самым заядлым путешественникам. После распада Советского Союза в 1991 году пять бывших советских республик – Казахстан, Киргизстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан – получили независимость. К 2016 году независимость этих стран отметила 25 летний юбилей. В каком направлении стали развиваться эти страны с той поры? С целью исследовать этот вопрос Эрика Фатланд отправилась в свое путешествие.
С сочувствием и страстью к повествованию она рассказывает об истории, культуре и состоянии общества в этих странах на сегодняшний день. Когда-то эти территории пролегали вдоль Великого шелкового пути. В XX веке они пошли по пути следования коммунистическим идеалам. Здесь, в самом сердце Азии, сохранились древние традиции, такие как похищения невест и орлиная охота. На руинах советского общества выросли суперсовременные города и предприятия нефтегазовой промышленности; в то время как в одних странах получила развитие демократия, в других пышным цветом цветет возглавляемая грозными тиранами диктатура. Знакомясь с «Советистаном», читатель становится свидетелем незабываемых человеческих судеб, великолепных пейзажей, драматических страниц мировой истории, отчаяния и надежды.
Эрика Фатланд
Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркменистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога
© by Erika Fatland 2014
Published by agreement with Leonhardt& Hoier
Literary Agency A\S, Copenhagen
© Кларк Н., перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018
* * *
Распад российского режима в Центральной Азии отбросил данный регион далеко в горнило истории. Сегодня там может произойти что угодно, и только храбрец или глупец возьмется предсказывать его будущее.
Питер Хопкири «Великая Игра. О Секретных службах в Великой Азии», 2006
Правописание
Имена людей и названия городов Центральной Азии нередко могут произвести путаницу в головах западных читателей. Для наших ушей они звучат непривычно отчасти потому, что многие из этих слов пришли в наш язык из русского, который был основным языком Советского Союза, и русская транслитерация исказила их еще больше.
Так, например, по-норвежски фамилия президента Туркменистана пишется «Berdimukhamedov». Буквенное сочетание «kh» используется потому, что в русском нет аналога гласной, обозначающей норвежскую «h». В туркменском же все как раз наоборот. По этой причине я выбрала ту версию правописания его имени, которая максимально приближена к туркменскому: «Berdimuhamedov». Это буквенное сочетание норвежцам произносить проще, и к тому же оно в большей степени отражает туркменскую орфографию. Другим примером может служить название столицы Туркменистана, которое по-норвежски обычно пишется как «Asjkhabad», хотя правильнее будет писать: «Asjgabat». При написании наиболее распространенных имен людей и названий местностей я пыталась следовать этому принципу во всей своей книге.
Однако стоит учесть, что после распада Советского Союза многие населенные пункты были переименованы, что в какой-то степени еще больше усложнило проблему. Город Красноводск в Туркменистане в настоящее время носит название «Туркменбаши», а, например, столица Киргизстана Фрунзе переименована в Бишкек. Лишь за некоторыми исключениями я использовала новые имена. Одно из таких исключений – Семипалатинск в Казахстане, который в наши дни называется «Семей». Главы, где он упоминаются, посвящены историческим событиям тех времен, когда город еще назывался Семипалатинском. Под данным названием он более известен, чем под названием «Семей», и это побудило меня остановиться на русской версии названия.
Врата Ада
И все же я заблудилась. Пламя кратера стерло с неба звезды, растворив в своем горниле все тени. Вокруг меня шипели несметные тысячи огненных языков. Некоторые огромные, как лошади, другие – не крупнее капелек воды. По щекам разливалось мягкое тепло; воздух вокруг был каким-то приторным и навевал тошноту. Внезапно от края скалы откололся кусок камня и бесшумно покатился в огонь. Я попятилась назад, пытаясь нащупать под собой твердую почву. Ночи в пустыне холодны и ничем не пахнут.
Этот пылающий кратер образовался здесь в результате аварии в 1971 г. Советские геологи предполагали наличие в регионе газового месторождения, и в связи с этим было решено организовать пробные бурения. Газ действительно нашли, причем огромные залежи, и тут же поторопились составить план крупномасштабной добычи полезных ископаемых. Но в один прекрасный день во время бурильных работ земля вдруг улыбнулась в полный рот и разверзла свои недра, зевнув на 60 м в длину и 20 м в глубину. Из кратера полился метан, неся с собой запах серы. Пробное бурение пришлось отложить на неопределенный срок, а исследователей всех до одного отправили домой. Лагерь был заброшен. Местным жителям приходилось постоянно прикрывать нос, чтобы защититься от удушающего запаха метановых хранилищ, расположенных на расстоянии многих километров отсюда. Поэтому, чтобы облегчить им участь, газ решили поджечь. Геологи пребывали в полной уверенности, что через пару дней пламя само собой потухнет.
Однако сейчас, по прошествии более 30 лет, а если быть точным – 11 600 дней, огонь в кратере так и продолжает пылать. Коренные жители, окрестившие это место Вратами Ада, уже все отсюда разъехались. Деревня, когда-то насчитывавшая 350 душ, была уничтожена по приказу первого президента Туркменистана, который не хотел, чтобы туристы глазели на нищету, в которой прозябало местное население.
А теперь нет уже и первого президента. Два года спустя после того, как деревня была уничтожена, он скончался. Его преемник-стоматолог отдал приказ закупорить кратер, однако до сих пор ни одна лопата не поднялась зарыть Врата Ада, и метан продолжает сочиться через тысячи мелких отверстий из своего бесконечного, неисчерпаемого подземного источника.
Меня обнимает сумрак. Все, что удается разглядеть, – это танцующие огоньки и бурлящий бесцветный газ, накрывший кратер целиком, словно колпак. Я понятия не имею, где сейчас нахожусь. Спустя некоторое время все же понемногу начинаю различать гальку, скалы, звезды. А вот и дорожная колея! Пройдя по ней сто, двести, триста метров, дальше я продвигаюсь уже на ощупь, медленно и осторожно.
На расстоянии газовый кратер выглядит в какой-то мере привлекательно: тысячи расплавленных лав, сливаясь вместе, образуют продолговатый оранжевый овал. Медленно продвигаясь вперед по колеям, я натыкаюсь на чьи-то следы. Они разбегаются во все стороны; их здесь огромное количество, и они практически ничем друг от друга не отличаются: свежие, глубокие, есть еще влажные и уже подсохшие; стертые, размытые. От звезд, которые подобно светлячкам роятся на небосводе, спасенья нет. Увы, я не Марко Поло, а всего лишь путешественница из XXI века, способная выйти на правильный путь разве что с помощью GPS на мобильнике. Но мой iPhone мертвецом лежит в кармане брюк, да и просить о помощи мне здесь не у кого. Даже если бы батарейка была заряжена и присутствовала мобильная связь, здесь меня все равно некому было бы искать. В пустыне нет ни названий улиц, ни указателей, по которым можно хоть как-то сориентироваться.
Два огонька прорезают ночную тьму. Громко ревет мотор, мне навстречу движется машина. За темными окнами угадываются фуражки, униформа. Меня заметили? В припадке паранойи мне начинает мерещиться, что за мной уже приехали. Ох, зачем, зачем я оказалась здесь, в этой стране, одной из самых закрытых в мире? Несмотря на то что все это время я старалась следить за каждым сказанным словом и никому не сообщать об истинной цели своего визита, они наверняка давно уже обо всем догадались. Подумайте сами, ну какой студент забредет в подобное место на экскурсию, да еще и в одиночку? Все кончено, один легкий толчок – и мое обугленное тело навсегда исчезнет здесь, в этой кипящей преисподней.
Ослепив меня светом, фары исчезают с такой же скоростью, с какой появились.
Наконец я делаю нечто благоразумное. Облюбовав самый высокий откос из попавшихся на глаза, я заныриваю в серый сумрак и карабкаюсь на его вершину. Если смотреть отсюда на Врата Ада, они похожи на светящуюся пасть. По всем направлениям от кратера тянется пустыня, напоминающая меланхоличное лоскутное одеяло. В какой-то миг мне начинает казаться, будто я – единственный живой человек в этом мире. Мысль довольно странная, однако все же бодрит.
Мой взгляд падает на костер, на наш маленький костерок, и вот я уже спешу к нему.
Люди подземелья
Выход 504. Должно быть, ошибка. У всех остальных номера начинались с цифры 2: 206, 211, 242. Может я забрела не в тот терминал? Или, еще хуже того, не в тот аэропорт?
Аэропорт Ататюрк в Стамбуле – это место встречи востока с западом. Проходящие через него пассажиры представляют собой диковинную солянку: здесь и держащие курс на Мекку паломники, и загорелые шведы с полиэтиленовыми пакетами, в которых лежат бутылки беспошлинной водки «Абсолют», и бизнесмены в деловых костюмах массового пошива, и шейхи в белых мантиях, сопровождаемые женщинами в черном, несущими сумки, доверху набитые предметами эксклюзивного европейского дизайна. Ни одна авиакомпания в мире не летает в такое количество стран, как Турецкие Авиалинии, и те, чей путь пролегает в столицы с экзотическими названиями, уж точно могут рассчитывать здесь на пересадку. Турецкие Авиалинии летают и в Кишинев, и в Джибути, и в Уагадугу, и в Усинск. А также в Ашхабад, куда я как раз сейчас и направляюсь.
И вот в конце длинного коридора появляется долгожданная цифра 504, однако мне начинает казаться, что чем ближе я к ней подхожу, тем дальше она от меня отдаляется. Толпа редеет, и вот наконец в конце терминала я остаюсь одна. Этот терминал расположен в самом дальнем углу аэропорта Ататюрк, и, судя по всему, здесь повезло побывать лишь единицам. В самом конце выхода виден широкий эскалатор. Взбежав по его ступенькам, я оказываюсь в мире ярких косынок, коричневых шляп из овчины, сандалий и кафтанов. Хотя нужно заметить, что в своей ветровке и кроссовках я единственная, кто выделяется из толпы.
Навстречу мне кидается узкоглазый брюнет. В руках у него сверток размером с диванную подушку, тщательно заклеенный коричневой упаковочной лентой. Не могу ли я подержать это пока у себя? Пытаюсь сделать вид, будто не говорю по-русски. Sorry, sorry[1 - Простите, простите (англ.).], бормочу себе под нос, пробираясь вперед. Что за тип, он что, сам не может провезти свой багаж? Откуда ни возьмись, на его защиту вдруг становится сразу несколько авторитетных дам среднего возраста. Они одеты в длинные, хлопчатобумажные штаны лилового цвета по щиколотку, на головах цветастые платки. А что, собственно говоря, он попросил такого особенного? Неужели так сложно помочь человеку? В ответ я лишь качаю головой: No, sorry, sorry – и спешу дальше. Не хватало мне еще только помогать какому-то незнакомому туркмену с его подозрительным свертком. Все предупреждающие лампочки в моей голове немедленно замигали.
Но не успела я пройти каких-то пять-шесть метров, как меня снова остановили. На этот раз за руку ухватилась худенькая девушка лет двадцати в красном платье до пят. Не буду ли я так любезна подсобить ей с багажом? Ну, совсем чуточку?
– Нет! – твердо отвечаю я, вырываясь на свободу.
В комнате ожидания до меня наконец доходит связь между событиями: оказывается, у всех пассажиров слишком много ручной клади, а рядом с выходом стоят представители авиакомпании с весами и строгими минами. Как только пассажиры оказываются в салоне самолета, тут же распаковываются все пакеты с поклажей, спрятанной ими под одежду.
Воистину, никакой фантазии не хватит на то, чтобы описать то разнообразие предметов, которое этим дамам удалось припрятать под полами своих длинных платьев. Хихикая и не обращая на стюардесс ни малейшего внимания, они освобождаются от груза. Они уже внутри.
Однако самая большая тайна так и осталась неразгаданной: ради всех святых, зачем им понадобилось такое количество ручной клади? Работница за стойкой, должно быть, заметив мой растерянный вид, понимающе кивает и жестом подзывает меня к себе.
– Это бизнесменши, – поясняет она. – Минимум раз в месяц приезжают в Стамбул за товаром, который затем с хорошей прибылью продают на рынках Ашхабада. Почти все товары, которые можно приобрести в Туркменистане, произведены в Турции.
– Но почему они не положат все в чемоданы? – не скрываю я своего удивления. – Боятся, что во время перелета пропадет багаж?
Она смеется:
– Уверяю вас, у них и чемоданы тоже имеются!
Попасть на борт самолета оказалось делом нелегким.
Пассажиров с перевесом ручной клади (а их было явное большинство) заставили заклеивать дешевые полиэтиленовые пакеты изолентой и сдать в багаж. Внутри самолета царил хаос. Женщины рассаживались там, где взбрело в голову, невзирая на громкие возмущения белобородых мужчин в кафтанах. Каждый раз, когда кто-то начинал жаловаться, в дискуссию тут же встревало человек двадцать – как мужчин, так и женщин.
– Если у вас есть разногласия по поводу мест, будьте любезны, свяжитесь со стюардессой, – призывал голос из громкоговорителя, но никто не последовал этому совету.
Стиснутая между кафтанами и ситцевыми платьями, я не видела никакого другого выхода, кроме как следовать неровному течению, которое струилось вдоль прохода. Возведя глаза к небу, один из членов экипажа пытался протолкнуться сквозь поток тел.
На моем месте под номером 17F оказалась авторитетная дама средних лет в фиолетовом платье.
– Должно быть, здесь какая-то ошибка. Это мое место, – сказала я по-русски.
– Но вы ведь не хотите разлучить трех сестер? – ответила женщина, кивнув в сторону двух других матрон в соседних креслах, настолько похожих на нее, что их можно было перепутать между собой.
Все трое внимательно посмотрели на меня.
Я нашла свой посадочный талон и указала сначала на номер, а затем на кресло.
– Это мое место, – еще раз сказала я.
– Но вы ведь не хотите разлучить трех сестер? – повторила свой вопрос авторитетная дама.
– А где же тогда мне сидеть? Я ведь вам уже сказала, это мое место.
– Можете сесть, например, вон там. – И она указала на свободное место прямо перед нами.
Когда я открыла рот, чтобы снова выразить свой протест, она посмотрела на меня взглядом, который мог означать только одно: «Но вы ведь не хотите разлучить трех сестер?»
– Но это место не у окна, – пробормотала я, послушно садясь на место, которое было для меня определено власть имущими. Да, я не хотела разлучать трех сестер. Но еще меньше мне хотелось сидеть по соседству даже с одной из них на протяжении всех четырех часов. Когда в конце концов появился полноправный обладатель кресла, я отправила его к трем сестрам, пристроившимся позади меня. Мужчина довольно быстро отказался от своих притязаний и отправился блуждать по самолету в поисках места. Когда самолет уже ехал по взлетно-посадочной полосе, по проходу по-прежнему кружило четверо потерянных мужчин, охотившихся на вакантные места.
Как только шасси отрываются от взлетно-посадочной полосы, я обычно немедленно погружаюсь в сон, однако на этот раз сомкнуть глаз мне так и не удалось. Сосед, от которого несло перегаром, громко чмокал губами во сне. Выпрямив спину, дама у окна нетерпеливо тыкала пальцем в кнопки экрана. Несмотря на то что ей никак не удавалось найти интересовавший ее предмет, сдаваться она не собиралась и неутомимо продолжала свое занятие.
Чтобы хоть как-то занять время, я пролистывала славный крошечный словарик туркменского языка, который захватила с собой в дорогу. Существует множество курсов по языкам всех четырех стран, с сопроводительными учебными материалами, упражнениями и DVD-дисками, и в порыве энтузиазма я купила все, что удалось найти. Что же касается туркменского, то единственное, что я нашла, – скромную брошюрку, наполовину словарь и наполовину руководство по выживанию в стране. Во второй ее части отыскалось немало полезных фраз, таких как: «Вы женаты? Нет, я холост», «Я не понимаю, пожалуйста, говорите медленней». Шаг за шагом автор знакомил читателя с ситуациями и проблемами, которые могли у последнего возникнуть во время поездки в данную страну: «На сколько часов задерживается самолет?», «Лифт работает?», «Пожалуйста, замедлите скорость!» Раздел, посвященный гостиницам, также давал немало поводов для беспокойства: «Туалет не работает», «Нет воды», «Нет электричества», «Нет бензина», «Окно не открывается / не закрывается», «Кондиционер не работает». От этих общих, но довольно безобидных вопросов автор переходил к описанию целого ряда возможных кризисных ситуаций: «Это не я!» Или: «Я не знал, что так делать нельзя!» Все это завершала короткая, но важная глава под названием Контрольно-пропускные пункты. Выучив наизусть фразы «Не стреляйте!» и «Где находится ближайшая международная граница?», я отложила книгу.
Наконец женщина у окна отказалась от затеи найти на экране что-либо интересное и захрапела с открытым ртом. Сидя в своем кресле, я разглядывала алеющее вечернее небо. В течение последующих восьми месяцев я собиралась посетить пять самых новых стран на карте мира: Туркменистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан. В результате распада Советского Союза в 1991 г. эти страны впервые в истории приобрели статус независимых государств, однако после этого о них мало что было слышно. И хотя все вместе они составляют площадь более четырех миллионов квадратных километров и насчитывают более 65 миллионов жителей, для большинства из нас этот регион до сих пор остается загадкой.
Как ни парадоксально, за наиболее известной попыткой «познакомить» Запад с данным регионом стоит имя британского комика Саши Барона Коэна. Его фильм «Культурные Исследования Америки в Пользу Славного Государства Казахстан» победоносно прошел в кинотеатрах Европы и Соединенных Штатов. Коэн задумал сделать Бората выходцем из Казахстана именно потому, что никто раньше об этой стране и слыхом не слыхивал. Это и обеспечило ему полную творческую свободу. Часть фильма, действие которой по замыслу режиссера проходило в родном городе Бората, была отснята даже не в Казахстане, а в Румынии. После распада Советского Союза «Борат» стал первым запрещенным фильмом непорнографического содержания в России. Власти Казахстана пригрозили подать на кинокомпанию в суд, но вовремя сообразили, что подобное действие нанесет еще больший ущерб репутации страны. Это лишний раз свидетельствует о малоизвестности этого региона, основные сведения о котором народ продолжает черпать из кинокомедии. И хотя Казахстан – девятая в мире по величине страна, в течение многих лет после премьеры фильма даже в серьезных новостях о ней упоминали не иначе как о «родине Бората».
Когда речь заходит о постсоветских государствах Центральной Азии, их, как правило, объединяют под общим именем «Туркестан», присвоенному региону в XIX в. Иногда даже говорят просто «стан» или, под вдохновением от диснеевской продукции, «далекие станы». Слово «стан» происходит от персидского и означает «страна» или «земля». Поэтому Туркменистан можно перевести как «туркменская земля», а Туркестан – как «земля тюркских народов». Несмотря на общий суффикс, все пять «станов» заметно отличаются друг от друга: более 80 % территории Туркменистана покрыто пустыней, в то время как 90 % Таджикистана представляет собой горную местность. Разбогатевший от добычи нефти, газа и полезных ископаемых Казахстан даже подал заявку на проведение в стране зимних Олимпийских игр. Кое-какие залежи нефти и газа есть и в Туркменистане, а вот Таджикистан – исключительно бедная страна. Во многих таджикских городах и деревнях электричество в частные дома поступает только в зимнее время, да и то всего на несколько часов. Режимы в Туркменистане и Узбекистане настолько авторитарны и коррумпированы, что их можно сравнить разве что с диктатурой Северной Кореи; при полном отсутствии свободной прессы власть целиком сосредоточена в руках президента. А вот в Киргизстане, наоборот, народ уже дважды отправлял действующего президента в отставку.
Хотя все пять стран во многих отношениях отличаются друг от друга, судьба и происхождение у них общие: в течение почти 70 лет, с 1922 по 1991 г., все они входили в состав Советского Союза, будучи частью гигантского социального эксперимента, не имевшего аналогов в мировой истории. По указу большевиков здесь были отменены частная собственность и другие личные права. Главной целью было создание коммунистического бесклассового общества, и для ее достижения не брезговали никакими средствами. Радикальным изменениям были подвергнуты все до единой стороны общественной жизни. Экономика была перестроена и привязана к амбициозным пятилеткам, сельского хозяйства коснулась коллективизация, тяжелая промышленность восстанавливалась полностью с нуля. Советское общество – поразительно всеобъемлющая система. Интересы индивида были целиком и полностью подчинены делу производства общественных благ: целые народы были депортированы, по причине своей религиозной, интеллектуальной или экономической принадлежности миллионы людей получили статус «врагов народа». Их либо казнили, либо отправляли в трудовые лагеря на окраины страны, где шансов на выживание у них почти не было.
То был период великих страданий, не говоря уже о том, что социалистический эксперимент привел еще и к экологической катастрофе. Однако, несмотря на это, не все было так уж плохо при Советском Союзе. Большевики делали серьезную ставку на школы и образование, и им удалось практически ликвидировать неграмотность даже в тех регионах Советского Союза, где она была подавляющей, например в Центральной Азии. Ими прилагались огромные усилия по строительству дорог и инфраструктуры, и, кроме того, перед ними стояла задача обеспечить всем советским гражданам свободный доступ к медицинскому обслуживанию, балету, опере, а также другим видам культуры и общественного благосостояния. Повсюду, где на флагштоках реяло красное знамя компартии – начиная от Карелии на западе до монгольских степей на востоке, – народ понимал русский язык. От портов Балтийского моря до побережья Тихого океана обществом управляла одна и та же идеологическая модель, установленная господствующей расой россиян, выступавших в роли руководителей и высших должностных лиц. В период своего расцвета Советский Союз занимал шестую часть поверхности земли, и внутри его границ нашли себе пристанище более ста этнических групп.
Мое детство пришлось на период последних лет существования Советского Союза. Когда я училась во втором классе, эта огромная уния уже начинала потихоньку трещать, а потом и вовсе развалилась. В конце лета 1991 г. карта мира преобразилась: пятнадцать республик, когда-то вместе составлявших Советский Союз, именовавшийся также Союзом Советских Социалистических Республик или СССР, вырвались из унии практически за один день, образовав при этом независимые государства. Вот так, в течение нескольких месяцев, в Восточной Европе появилось шесть новых стран: Эстония, Латвия, Литва, Беларусь, Украина и Молдова. В свою очередь, Центральная Азия получила в свой состав пять новых государств: Казахстан, Киргизстан, Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан. На Кавказе образовались Грузия, Азербайджан и Армения[2 - Чечня и республики к северу от Кавказских гор по настоящий день входят в состав России. При Советском Союзе эти территории не имели полного статуса республик. Будучи автономными Советскими Социалистическими республиками, они существовали под управлением Российской Социалистической Федеративной Советской Республики. В общей сложности существовало 44 подобные автономные советские республики, и в 1991 г. ни одна из них не получила независимость.].
26 ноября 1991 года произошел официальный роспуск Советского Союза.
До конца моих школьных дней у нас продолжали висеть старые карты. Время от времени учителя разворачивали одну из них и показывали нам новые страны, которые в тот момент еще не имели четких границ. Год за годом мы привыкали к фиктивным границам огромной сверхдержавы, прекратившей к тому времени свое существование, а заодно и к невидимым, но вполне реальным границам с новыми странами. Помню, как меня восхищал и размер территории, и географическая близость Советского Союза, нашего соседа, чье название вызывало в моей голове ассоциации одного ряда со словами «Югославия» и «Вторая мировая война».
Моя первая встреча с бывшими Советами состоялась в компании большой группы финских пенсионеров. Когда я была на последнем курсе гимназии в Хельсинки, мне удалось купить дешевый билет на автобус, следовавший в Санкт-Петербург на экскурсию. Уже сам пограничный контроль произвел внушительное впечатление: раз пять в автобус входили вооруженные солдаты для проверки всех паспортов и виз. Когда мы наконец остановились в Выборге на обед, несколько финских пенсионеров неожиданно разразились слезами.
– Когда-то это был такой красивый город, – сказала одна из женщин.
В период между двумя войнами Выборг являлся вторым по величине городом Финляндии, однако после Второй мировой войны финны были вынуждены уступить Советскому Союзу эту область Карелии. Теперь здесь повсюду царил упадок. С фасадов крупными хлопьями свешивалась облупившаяся краска, тротуары были полны дыр, а у жителей, ходивших по улицам в темной, печальной одежде, вид был съеженный и чересчур серьезный.
В Санкт-Петербурге нас поселили в квартале, состоявшем из бетонных домов. Со своими широкими улицами, изношенными троллейбусами, классическими, выкрашенными в пастельные тона домами и грубыми транспортными контролерами город выглядел живым и вместе с тем каким-то мизантропичным; все это одновременно казалось и уродливым, и красивым, и отталкивающим, и в то же время соблазнительным. Я думала, что никогда больше уже сюда не приеду, но тем не менее, вернувшись в Хельсинки, тут же отправилась покупать учебник русского языка. Целый год я пополняла свой словарный запас, тренировала спряжения, сражалась с совершенным и несовершенным временем, практиковала перед зеркалом произношение мягких и звонких согласных. За сим последовало несколько поездок в Санкт-Петербург и Москву, а впоследствии на окраины старого Советского Союза, на Северный Кавказ, Украину и Молдову, в сепаратистские республики Абхазии и Приднестровья. Повсюду проглядывали следы Советского Союза: и в горной Осетии, и в пальмах Крымского полуострова, и в сонном Кишиневе, и в автомобильных пробках Москвы. Союз оставил свой отпечаток и на зданиях, и на людях, сделав их похожими друг на друга, невзирая на разделявшие их километры.
И хотя амплитуда мнений о Путине и о современной России колебалась от восхищения их мощью до полного отвращения, повсюду я сталкивалась с общей ностальгией по Советскому Союзу. Практически каждый человек, чей возраст позволял помнить советские времена, хотел в него вернуться. Сначала меня это удивляло, потому что в школе нам рассказывали о трудовых лагерях и депортациях, о слежке, о беспросветно неэффективной экономической системе и экологических катастрофах. Но нам никто не говорил о хороших сторонах, например о неправдоподобно дешевых, практически бесплатных авиабилетах, об оплаченных лечебных отпусках на морское побережье для больных рабочих, об общедоступных бесплатных детских садах и школьном образовании. До прихода Горбачева к власти газеты и новостные радиопередачи были заполнены счастливыми новостями и славословием. По данным государственных СМИ, в СССР все шло гладко, не было ни преступности, ни аварий, и с каждым годом страна с триумфом покоряла все новые и новые высоты.
Чем больше я путешествовала по России и странам бывшего Советского Союза, тем больше мне хотелось узнать о том, что происходит на окраине империи. Многие народы, которые были колонизированы Россией в XIX в. и впоследствии вошли в состав Советского Союза, довольно сильно отличались от русских как по внешнему виду, так и по языку, образу жизни, культуре и религии.
В особенности это относилось к народам Центральной Азии. Когда русские появились в северных областях, принадлежащих ныне территории Казахстана, Киргизстана и Туркменистана, большинство населения здесь составляли кочевые племена. Не было и настоящего государства, все население разбивалось на кланы с непрочными связями. Население южных территорий – современного Узбекистана и Таджикистана – было оседлым, однако из-за того, что на протяжении многих веков они жили в полной изоляции от внешнего мира, развитие общества во многих областях существенно затормозилось. Это и послужило причиной того, что феодальные ханства Хива, Коканд и Бухарский эмират, на территории которых находится современный Узбекистан, стали легкой добычей для русских солдат. Как кочевники, так и выходцы из Центральной Азии по большей части были мусульманами. Согласно традиции, на улицах Самарканда и Бухары женщины имели право появляться только с покрытыми головами, и среди этих кочевых племен широкое распространение получило многоженство. В IX в. Бухара и Самарканд – важнейшие центры науки и культуры, но когда здесь впервые появились русские, период расцвета знаний уже остался позади: к этому моменту в Центральной Азии мало кто умел читать, а оставшиеся школы занимались в основном религиоведением.
На протяжении многих веков Среднюю Азию покоряли различные народы, начиная от персов и греков и заканчивая монголами, арабами и турками[3 - Существует множество определений Центральной Азии: часто к ней причисляют Афганистан, а также часть России и Китая. В Большом словаре норвежского языка определение Центральной Азии звучит так: «Высокогорье во Внутренней Азии, ограниченное Алтайскими, Саянскими горами на севере, Трансгималаями на юге и Каракорумом, Памиром и Тянь-Шанем на востоке». Страны, описываемые в этой книге – Туркменистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан, – полностью подпадают под современное определение Центральной Азии. Таким образом, при отсутствии отдельных ссылок всякий раз, когда я употребляю в тексте слова «Центральная Азия» или «центральноазиатский», имеются в виду только данные страны.]. Постоянные нашествия были ценой, заплаченной населением Центральной Азии за свое местоположение между Востоком и Западом. Зато именно благодаря ему период шелковой торговли между Азией и Европой ознаменовался возникновением и расцветом городов Центральной Азии.
Однако во всей истории не было такой внешней силы, которая бы оказывала столь мощное и систематическое влияние на жизнь и быт народов Центральной Азии, как советская власть. Во времена царизма русские в основном интересовались лишь экономическими выгодами, такими как, например, организация хлопковых плантаций или контроль над центральноазиатскими рынками, в связи с чем они практически не вмешивались в жизнь местного населения. Бухарскому эмиру позволялось сидеть на своем престоле до тех пор, пока он выполнял указы русских. Однако советское правительство ставило перед собой гораздо более амбициозные цели: превратить утопию в жизнь. В течение нескольких лет народностям Центральной Азии пришлось шагнуть от традиционного кланового общества прямиком к обществу развитого социализма. Менять нужно было все – от алфавита до роли женщины в обществе – и по мере необходимости даже применять силу. Во время этих кардинальных перемен Центральная Азия, по сути, исчезла с карты мира. В советские времена значительная территория этого региона была герметично закупорена от приезжих.
Какой же след оставила советская власть на всех этих странах, городах, жителях и природе? Каким из остатков коренной культуры, предшествовавшей советским временам, все же удалось выжить? И наконец, самый главный вопрос: как обстоят дела в Туркменистане, Казахстане, Таджикистане, Киргизстане и Узбекистане сегодня, после распада Советского Союза?
Со всеми этими вопросами в блокноте я садилась на самолет, летевший рейсом в Ашхабад. Я решила начать свое путешествие именно с Туркменистана, будучи уверена в том, что мне наверняка придется там задержаться. При наличии жесткого визового режима ежегодный приток туристов в страну составляет всего несколько тысяч. Для иностранных журналистов вход сюда закрыт, а за теми немногими, которым удалось получить аккредитацию, установлена слежка сутки напролет. Во время подачи документов на визу я представилась студенткой, что само по себе не было полным враньем, потому что я продолжала числиться в университете Осло. После многомесячной переписки с турагентством по электронной почте, всего за 14 дней до вылета, я получила наконец приглашение. Только тогда мне представилась возможность забронировать билеты и начать готовиться к поездке.
В течение нашего ночного перелета нам постоянно приходилось переводить стрелки на час вперед. Солнце с восточной стороны заалело, когда самолет снизил скорость и начал посадку. Едва только шасси коснулись земли, как все пассажиры тут же синхронно отстегнули ремни безопасности. Экипаж уже давно решил держаться подальше от происходящего, поэтому, когда человек в кафтане вдруг, пошатываясь, появился в проходе в поисках своей ручной клади, ругать его никто не стал. Сквозь овальное пластиковое окно я разглядывала новый терминал из белоснежного мрамора, посверкивавший в лучах утреннего солнца.
Никогда в жизни я не чувствовала себя так далеко от дома.
Мраморный город
Весь этот мрамор меня буквально ослепил. Словно снежный лес, вокруг меня возвышались блочные дома – высокие и статные, но лишенные всякой индивидуальности. Куда ни бросишь взгляд, повсюду одно и то же: сияющий белый мрамор. Прямо из окна автомобиля я кинулась все поспешно фотографировать, прямо как японский турист. Впоследствии большинство снимков оказались совершенно бесполезными.
Пролегавшая между блоками дорога была как нельзя под стать нефтяной державе: восемь полос, освещенных белыми уличными фонарями особого дизайна. Автомобили, которые можно было пересчитать по пальцам одной руки, сверкали чистотой. «Мерседесы» здесь явно преобладали. На широких тротуарах в поле зрения не было ни одного пешехода, разве что время от времени появлялся какой-нибудь полицейский с красной палочкой в руках, с помощью которой он останавливал каждый второй проезжавший автомобиль – вероятно, просто от скуки.
Складывалось впечатление, будто все в этом городе принадлежит далекому будущему, включая автобусные остановки с кондиционерами. Отсутствовали только люди будущего. Контраст с хаосом в самолете был разительным: дорогие жилищные мраморные кварталы служили всего лишь пустыми оболочками, улицы были пустынны. А вот на газонах вовсю толпился народ. Там, стараясь сохранить безукоризненную чистоту города, усердно трудился целый отряд сгорбленных женщин в оранжевых куртках с закрытыми от солнца лицами. Они напоминали партизан, заброшенных в это место чтобы подрезать, подчищать, подметать и копать.
– Ашхабад стал красивым городом благодаря нашему президенту, – сообщил мне водитель Аслан, мужчина с бледным лицом лет тридцати.
У него была семья с маленькими детьми. Последние слова выскочили из него как-то быстро, словно автоматически, наподобие того, как мусульманин, поминая пророка, произносит: «Мир и благословение Аллаха» – или как мы вежливо отвечаем «спасибо», «и вам спасибо» или «спасибо за приглашение». Спустя время я стала обращать внимание на разно образные вариации словосочетаний, которые все произносили в адрес президента с похожей чистосердечной серьезностью.
Ашхабад построен так, чтобы у всех посетителей города дух захватывало. «Посмотрите, чего мы тут достигли! – кричат мраморные здания. – Ну, обратите же на нас внимание!» И если мировая пресса не всегда поспевает за освещением достижений крохотного, стоящего посреди пустыни центральноазиатского государства, за нее это делает Книга рекордов Гиннесса, которая уже давно пристально следит за этой эксцентричной страной. В прошлом году жители столицы побили еще один рекорд: Ашхабад был официально признан первым в мире городом по количеству мраморных фасадов на квадратный метр. Поговаривают, что мраморные каменоломни итальянской Каррары скоро совсем опустеют из-за испытываемой туркменами ненасытной жажды этого белого вещества. На сегодняшний день жители Ашхабада также могут похвастаться тем, что живут в городе самых больших фонтанов в мире, и это несмотря на то, что более 80 % Туркменистана занимает пустыня. Хотя позади ашхабадского восьмиполосного шоссе простираются бесплодные земли, покрытые дюнами, внутри белых мраморных стен города струятся мощные водяные потоки. Где бы вы ни оказались, вы увидите, как повсюду журчит и пенится проточная вода. Вдобавок в Ашхабаде находится самое большое в мире колесо обозрения – амбициозная стеклянная конструкция высотой в 46,7 м, с бесконечным движением по кругу закрытых вращающихся кабинок. Ашхабадский телецентр, построенный в виде огромной звезды 211 м в высоту, считается самым крупным изображением звезды во всем мире. Когда-то Ашхабад также обладал самым высоким в мире флагштоком, однако этот рекорд позднее был побит какой-то другой бывшей советской республикой.
В итальянский мрамор одеты только самые крупные и престижные проекты. И хотя на строительство эксклюзивных жилых зданий используют более ординарные виды мрамора, как-никак это все-таки тоже мрамор. А для постройки различных министерств, роскошных мечетей и президентского дворца используют только самый дорогой и эксклюзивный мрамор. Все эти шикарные здания спроектированы и построены иностранными компаниями, в основном французскими и турецкими.
Инженеры приложили значительные усилия для того, чтобы придать запоминающийся облик различным министерствам, например крышу Министерства иностранных дел венчает голубой глобус, а здание Министерства образования построено в форме полуоткрытой книги. Факультет стоматологии напоминает зуб – вероятно, тут не обошлось без влияния нового президента, который имеет образование стоматолога. Что касается Министерства печати, то оно также построено в виде книги, но на этот раз открытой. В правой верхней части этой книги, словно светящийся инициал, поблескивает золотой профиль первого президента.
Изображения обоих президентов в Туркменистане можно встретить повсюду. Во всех туркменских городах по-прежнему возвышаются позолоченные статуи Туркменбаши, который стал президентом страны после распада Советского Союза и правил страной вплоть до своей смерти в 2006 г. В столице их огромное количество, и все они выглядят абсолютно одинаково: высокопоставленный бюрократ в костюме и галстуке с волевыми, визионерскими чертами лица. Его преемник, Гурбангулы Бердымухамедов, более известный народу под прозвищем Новый президент, выбрал для себя более современный жанр: портретную фотографию. Крупные планы его лица с отеческим взором развешены в столице на каждом углу. На всех изображениях уста едва тронуты загадочной улыбкой Моны Лизы. Впервые мне довелось увидеть его портрет в отделе визовых проверок аэро порта, следующий – при въезде в город и, наконец, еще один – над стойкой регистрации в гостинице, где ему была выделена целая стена. В Туркменистане у вас никогда не получится побыть в одиночестве, даже если вы окажетесь на пустынной улице. Вас видит президент.
Я высунулась из окна и защелкала фотоаппаратом. Я снимала половинку глобуса, золотые купола и пустынное восьмиполосное шоссе до тех пор, пока у меня не онемел указательный палец. Не дожидаясь моей просьбы, Аслан снизил скорость, но так ни разу не остановился. Когда на улице вдруг возникали полицейские, он просил меня отложить камеру в сторону. По непонятным соображениям безопасности строго запрещалось фотографировать так называемые стратегические здания, такие как президентский дворец и построенные с размахом правительственные здания. Фотосъемка зданий администрации, коих там великое множество, также незаконна. Что же касается мемориалов и юбилейных памятников, то их я могла фотографировать сколько душе угодно. Каждый этап истории национальной независимости был представлен в виде великолепных статуй и фонтанов: пятилетка, десятилетняя годовщина, пятнадцатилетний и двадцатилетний юбилеи – все они наложили характерные отпечатки на городской пейзаж. Монумент независимости символизировал отделение страны, имевшее место в 1991 г., а памятник Конституции славил молодую конституцию. Нации предстояло многое наверстывать и чем-то заполнять свои безграничные пространства. Для сидевшего в Москве советского правительства Ашхабад никогда не стоял в ряду приоритетных задач. Еще в 1881 г. русские основали здесь свой гарнизон, а затем посреди пустыни постепенно сформировался современный город. В 1948 г. во время сильного землетрясения за считаные секунды город погрузился в руины. Погибли сотни тысяч людей. Советские власти хотя и восстановили город, но сделали это явно без особого энтузиазма. Для отделки домов использовали блоки из обычного серого бетона, затем в несколько ходок перевезли входивший в обязательную городскую программу парк аттракционов с гоночными машинами и колесом обозрения. Напоследок были приведены в порядок несколько парков и распахнуты двери городского музея с привычной глазу экспозицией чучел животных и керамики. А вот сегодня советские планировщики вряд ли бы узнали собственный город.
– Здесь у нас Олимпийская деревня, – поясняет Аслан, когда мы проезжаем мимо очередного ряда мраморных чудищ. На белых стенах висят исполинские плакаты с изображением конькобежцев и церемоний вручения медалей. – Разумеется, с бассейном, и все это благодаря дальновидности нашего президента. Завершено строительство катка для фигурного катания, а здесь – квартиры для спортсменов.
– Даже не знала, что в Туркменистане будут проводиться Олимпийские игры, – удивляюсь я.
Аслан бросил на меня взгляд, в котором чувствуется боль.
– Мы должны все приготовить к Олимпиаде азиатских стран 2017 года, – просвещает он меня.
Надо же, а я и понятия не имела о том, что в Азии проводят собственные Олимпийские игры, но на всякий случай решила промолчать. До обеда было полно времени, но у меня уже кружилась голова. Лампочка батарейки моей камеры замигала красным. Обычно я самостоятельно составляю маршруты своих путешествий, но здесь я поневоле попала в рабство программы, расписанной для меня турагентством. Всем туристам, которые хотят посетить Туркменистан (за исключением тех, кто пересекает страну по краткосрочной транзитной визе), программу поездки планирует уполномоченное государством турагентство, неусыпно следящее за всеми появившимися в стране иностранцами, не оставляя их в одиночестве надолго. После кончины Первого президента правила были несколько упрощены, и теперь туристам время от времени разрешается сновать без присмотра по Ашхабаду, в котором такое количество полиции на единицу населения, что все равно находишься под постоянным наблюдением. Кроме того, ежедневно в течение ближайших трех недель, за исключением ночного времени суток, меня повсюду должен сопровождать как минимум один представитель турфирмы. Три недели – максимальный срок пребывания в стране, ни одному туристу не позволено находиться здесь дольше.
Аслан привозит меня на огромную безлюдную площадь, в самом конце которой возвышается дворец. Роскошный вход украшают греческие колонны, к небу тянется купол синей луковицы. Два позолоченных пегаса приветствуют гостей с макушек колонн.
– Это и есть президентский дворец? – спрашиваю под впечатлением увиденного.
– Ты что, с ума сошла? Наш добрый президент живет за городом, на закрытой территории. Это – исторический музей, его основал наш Первый президент в 1998 г.
Организовав мне билет, Аслан отправляет меня к раздвижным дверям. Когда я вхожу в зал, охранник включает свет. Интерьер в советском стиле, выполненный в коричневых тонах, представляет собой разительный контраст с экстерьером в стиле барокко. Вдоль стены, тихонько переговариваясь между собой, стоят женщины в длинных платьях. Моему экскурсоводу Айне двадцать с небольшим; на ней форма студентки: красное платье до пят с вышивкой на груди и черная плоская шапочка. Длинные волосы собраны в две косички, как это принято среди молодых туркменских женщин. Строго поприветствовав меня, она указывает мне на лифт.
– А много сейчас в музее посетителей? – спрашиваю я, только чтобы поддержать разговор.
– Много, – без малейшей иронии отвечает Айна.
– Но не сегодня?
Айна оказалась машиной. Вооружившись указкой, она ловко вела меня сквозь события, ознаменовавшие 5000-летнюю историю Туркменистана. Монотонным голосом спешно перечисляла мне даты и незнакомые имена. Мне приходилось ее постоянно переспрашивать о датах основания того или иного города или времени существования того или иного царства. Все свои ответы Айна начинала раздражающей фразой: «Как я уже говорила...»
В то время как Айна расторопно проводила меня мимо осколков, золотых украшений и рожков с богатыми каменьями, я понемногу начала осознавать, насколько же мало я знакома с этой частью света. Задолго до того, как римляне стали римлянами, здесь уже вовсю процветала культура и развивались города. Великие династии мидян, архимидян, парфян, сасанидов, сельджуков, могучие империи Маргианы и Хорезма... Страна имела обособленное расположение, находясь между востоком и западом, а кроме того, у нее не было никакой другой защиты, кроме негостеприимной пустыни, – вот поэтому на протяжении множества лет здесь не было недостатка в переворотах и вторжениях, что впоследствии значительно усложнило ситуацию.
– А разве на Востоке они не были буддистами? – окончательно запутавшись, спросила я после того, как Айна перешла к исламской керамике Восточного Туркменистана.
– Как я уже говорила, так было до исламского вторжения в VIII в.
Согласно программе днем у меня было свободное время. Я использовала перерыв, чтобы пробежаться по широким пустынным улицам в легкой летней обуви. В начале апреля погода на дворе стояла теплая, прямо как в летний денек у нас в Скандинавии. Однако туркменское лето мягким не назовешь: в любой момент температура может резко подскочить до 50 градусов. Поэтому неудивительно, что здесь деньги инвестируются в том числе и в остановки с кондиционерами.
Меня провожали глазами строгие полицейские. Мимо промчалась стайка студентов (девушки в красных платьях, парни в костюмах и рубашках), а потом я снова осталась одна. Со стен домов нежным, непостижимым взглядом за мной наблюдал президент. На мгновение я почувствовала себя отброшенной на 50–60 лет назад, в период полного расцвета Советского Союза. В те самые времена, когда за гражданами повсюду на улицах наблюдал Сталин. Художники того времени обладали особыми привилегиями и поддержкой диктатора: несмотря на свою суровую, параноидальную личность и абсолютную власть, Сталин на их полотнах всегда имеет добрый, чуткий, почти отеческий вид. Фотографы, чьи имена стоят за портретами Нового президента, очевидно, в какой-то степени обладают теми же способностями. Человек на огромных фотографиях в рамках изображался круг лощеким и добродушным, но при этом вид у него не был ожиревшим или тучным. Наоборот, приглядывая за городскими улицами заботливыми глазами, он так и светился здоровьем, улыбаясь при этом загадочной улыбкой.
Могло даже показаться, что покрытые золотом, мрамором и подсвеченные неоновыми огнями роскошные фасады торговых центров недалеко ушли от модных торговых улиц в Дубае, однако внешность, как всегда, обманчива. Изнутри они напоминали любой плохо оборудованный базар, с тускло освещенными залами и полками с турецкой дешевой одеждой и некачественной косметикой. На всю страну есть всего три банкомата, которые принимают иностранные кредитные карточки, и один из них расположен на видном месте в показушном холле при входе в гостиницу «Софитель Огузкент». В качестве эксперимента я засунула в него карточку и попыталась снять пятьдесят долларов. Connection failed[4 - Ошибка подключения (англ.).], – замигало мне в ответ.
После наступления темноты весь город неожиданно превратился в праздник света. Каждый мраморный камень был тщательно освещен, многочисленные фонтаны и каналы то и дело меняли свои цвета. Не осталось ни единого темного уголка.
– Ашхабад ночью выглядит еще прекраснее, – сообщил Аслан, прибывший за мной, чтобы отвезти меня в один из лучших столичных ресторанов.
С верхнего этажа открывался вид на целый город. Внутренний дворик, который поначалу находился в моем полном распоряжении, вскоре стал заполняться модно одетыми посетителями. Мужчины в сшитых на заказ костюмах итальянского покроя, женщины в обтягивающих, сверкающих нарядах. В моем поле зрения не появилось ни одного платья до пят, никаких длинных косичек или шарфов. Официанты вынесли напитки и коктейли, которые были столь же красочными, как и освещенные каналы. Часы пробили восемь, и вечеринка была в полном разгаре.
После того как я проглотила последнюю ложку десерта, все уже подошло к концу и народ начал собираться по домам. Туркменская столица закрывается в 23.00 по будням и по праздникам. Те бары и рестораны, которые продолжают работать после этого времени, делают это на свой страх и риск, подвергая себя опасности закрытия и крупных штрафов.
Я вернулась в гостиницу и направилась в ванную, готовясь ко сну. Рядом с рукомойником стояла пепельница. В номере повис кислый смрад несвежего дыма: комнату для некурящих получить мне так и не удалось. Когда после операции на сердце в 1997 г. Первый президент, Туркменбаши, был вынужден бросить курить, он ввел запрет на курение во всех общественных местах, поэтому сейчас в Ашхабаде курение разрешено только внутри помещения.
Я быстро оделась, удивляясь своей неожиданной стеснительности. В путеводителе для туристов предупреждали, что все номера в отеле для иностранцев прослушиваются. А вдруг они еще и видеокамеры установили? Я начала заглядывать за рамки обеих картин с цветами, затем осмотрела все ящики, проверила телефон, телевизор и холодильник, но ничего там не обнаружила. Однако освободиться от ощущения, что за мной следят, мне так и не удалось. Лежа под тонким одеялом, я чувствовала, как матрас давит мне на спину. Закрыв глаза, я увидела спускавшийся сверху прямо на меня целый лес мраморных плит. Каждая из них изображала мальчишескую улыбку президента и взгляд его непостижимых карих глаз.
Город диктатора
Несправедливый правитель подобен крестьянину, который сеет кукурузу, ожидая, что взойдет пшеница.
Рухнама
Край поля сверкает золотом. Крестьяне, одетые в простую, грязную хлопчатобумажную одежду, копают землю. За их спинами, словно всходящее солнце, виднеется огромный купол. На широкой, недавно заасфальтированной дороге нет ни одной машины. Высокие мраморные ворота приглашают вас в Кипчак, где находится родина Первого президента.
Сапармурат Ниязов, более известный под именем Туркменбаши, вошел в историю как один из самых странных диктаторов, когда-либо существовавших в мире. Родился он 19 февраля 1940 г. в городе Кипчак, который в те времена представлял собой невзрачную небольшую деревушку на окраине Ашхабада. Его отец сложил голову в доблестном бою против немцев во время Второй мировой войны. Мать погибла в 1948 г., во время великого землетрясения, которое сравняло Ашхабад с землей. В возрасте восьми лет Сапармурат осиротел, разделив судьбу множества своих сверстников. Победа над фашистами дорого обошлась Советскому Союзу: она унесла с собой жизни от двадцати до тридцати миллионов человек, оставив после себя в руинах тысячи городов и деревень. Радость победы омрачалась нехваткой продуктов питания и эпидемиями. Люди вымирали как мухи, сотни тысяч детей выросли на улице.
Став взрослым, Сапармурат сумел использовать свое печальное прошлое насколько это было возможно. Однако, если разобраться, он как раз был одним из тех, кому повезло. Общество о нем позаботилось, распределив его в детский дом, и поэтому ему никогда не пришлось жить на улице. Да и там он пробыл недолго, потому как в скором времени был усыновлен одним из своих дядьев. В детском возрасте он был направлен на обучение в одну из лучших школ Ашхабада, а после ее окончания получил престижное образование инженера-электрика в Ленинградском политехническом институте. И хотя за годы, проведенные в Ленинграде, видным ученым он так и не стал, двери в мир большой политики были открыты перед сиротой Сапармуратом, ведь в те времена лишь немногие туркмены могли похвастаться подобным опытом.
Он быстро начал подниматься по политической карьерной лестнице, а после коррупционного скандала 1985 г., стоившего большинству туркменских карьерных политиков работы, Ниязов взобрался на самую верхушку, заняв пост Первого секретаря Туркменской Коммунистической партии. Здесь он проявил себя как противник реформаторской политики Советского Союза и отъявленный антагонист горбачевской перестройки. Ниязов стремился поддерживать сильный Союз, и, похоже, впоследствии это прочно закрепится в умах туркменского народа: если верить статистике, на референдуме в марте 1991 г. 99,8 % населения страны проголосовало за сохранение Советского Союза.
Нельзя сказать, что жизнь в советской республике Туркменистан, остававшейся одной из беднейших в тогдашней империи, была подобна молочным рекам с кисельными берегами, однако, несмотря на это, большинству населения при советской власти жилось гораздо вольготнее. У детей был доступ к школьному образованию, а у стариков – к медицинскому обслуживанию. Автотрассы, железные дороги и внутренние авиарейсы связывали страну с остальной частью Союза. Исходя из всего этого, нетрудно понять, почему Ниязов втайне поддержал противников реформ и государственный переворот против Горбачева в августе 1991 г. После провала путчистов большинству стало ясно, что дни Советского Союза сочтены. Ниязов был вынужден изменить курс: спустя всего два месяца после путча, невзирая на результаты референдума, Туркменистан объявил свою независимость, а 27 октября образовал на своей территории суверенное государство. По данным туркменских властей, на этот раз 94 % проголосовали за выход Туркменистана из состава Советского Союза.
Одновременно с провозглашением Туркменистаном независимости Верховный Совет провел в Ашхабаде голосование о назначении нового президента. Большинством голосов был избран Ниязов – за него проголосовало 98,3 % населения. Во время первых месяцев на своем посту им были проведены лишь некоторые незначительные, косметические изменения. Сменив название, Туркменская Коммунистическая партия превратилась в Демократическую партию Туркменистана. А коль скоро все другие партии находились под запретом, Туркменистан так и продолжал оставаться однопартийной страной. Большинство из тех, кто занимал ключевые должности в советские времена, в независимом Туркменистане получили аналогичные.
Но уже в декабре того же года появился первый зловещий знак. Новый закон о «чести и достоинстве президента» позволял расправляться со всеми, кто выражал мнение, не совпадающее с речами президента. Одновременно была запущена долгосрочная «программа стабилизации», согласно ей стране была обещана десятилетка стабильности, которая, по идее, должна была благополучно ввести Туркменистан в XXI век к осуществлению утопической мечты будущего под названием Алтын Асыр, или «Золотой Век».
Пропагандистский аппарат, обладавший немалым опытом работы с культом личности после семидесятилетнего правления советской власти, приступил к созданию имиджа объединяющего отца нации. Уже в 1992 г. увидели свет написанные в честь президента книги; их выпустило государственное издательство. Подобно тому, как Иосиф Виссарионович Джугашвили стал Сталиным, сталевар Сапармурат Ниязов в 1993 г. был официально объявлен туркменским лидером Туркменбаши. Школы, улицы, деревни, мечети, заводы, аэропорты, торговые марки водки, духи, а заодно и целый город были переименованы в честь Туркменбаши. Когда о туркменскую пустыню ударился метеорит, ни у кого не было никаких сомнений, в чью честь следует назвать это небесное явление. С огромной радостью народ принял официальный девиз, который имел поразительное сходство с фашистским лозунгом: «Один народ, одна родина, один Туркменбаши».
Статуи Ленина и Маркса убрали со всех улиц – теперь их заменили золоченые статуи Туркменбаши в костюме и галстуке. Небольшому количество туристов, посещающих страну, было разрешено фотографировать только эти странные статуи массового производства и только при условии, что в кадр войдет его изображение от головы до пят – Туркменбаши можно было фотографировать лишь целиком. Когда в 1993 г. Туркменистан стал выпускать собственную валюту, манат, все банкноты также украсил лик президента. На каждом из трех государственных телеканалов в правом углу экрана замаячил профиль президента в золотой оправе. Президентские портреты красовались повсюду, даже на бутылках водки, по всей видимости, они должны были существовать вечно, ведь в 1999 г. он по зволил назначить себя на пожизненный срок. А спустя два года к его титулу добавилось слово «бейик», означающее «великий». Человек, оставшийся в восьмилетнем возрасте сиротой, стал президентом Сапармуратом Туркменбаши Великим.
И хотя на самом деле Туркменбаши не слишком стремился к независимости, однако именно она стала отправной точкой внешней политики, с целью помочь стране отделиться от бывших республик Советского Союза. Уже в 1993 г. по его решению была упразднена кириллица, находившаяся в употреблении более пятидесяти лет, ее заменили на латинский шрифт. Понадобилось немало времени для того, чтобы переписать новым алфавитом все учебники, в связи с чем туркменские школьники на много лет лишились образовательных пособий. Ни учителя, ни правительство не были обучены новому алфавиту, поэтому многие взрослые даже в настоящее время испытывают немало трудностей при чтении и письме на родном языке. Туркменистан стал единственной из бывших советских республик, где был введен визовый режим для граждан России и других постсоветских государств. На сегодняшний день правила въезда в Туркменистан одни из самых строгих в мире, и только жители некоторых стран, таких как Венесуэла, Монголия, Турция и Куба, могут пересекать границу страны без визы.
Одно из крупнейших политических достижений, которым так гордился Туркменбаши, – признание организацией ООН нейтралитета Туркменистана в 1995 г. С тех пор во всех официальных документах страна упоминается как «независимый, неизменно нейтральный Туркменистан». Чтобы отметить это событие, Туркменбаши приказал возвести памятник 75-метровой высоты в самом центре столицы. На вершине этого памятника, названного Аркой Нейтралитета, он приказал воздвигнуть двенадцатиметровую позолоченную статую своей персоны в костюме и накидке супермена. В ночное время статуя освещалась, а днем вращалась вокруг своей оси, причем так, что лицом она всегда была обращена к солнцу. Арка Нейтралитета стала самым высоким зданием в Ашхабаде и символом города. Для того чтобы насладиться открывавшимся сверху панорамным видом, по вечерам сюда стекалось множество народа. Для политики Туркменбаши статус нейтралитета страны имел в первую очередь практическое значение: теперь у него был повод отказывать или хранить молчание, когда речь шла о подписании соглашений о сотрудничестве с бывшими советскими республиками и при этом активно кооперироваться с сомнительными соседями, такими как теократический режим в Иране и афганский Талибан.
Когда десятилетие стабильности подходило к завершению и Туркменистан наконец шагнул в Золотой век, Туркменбаши стал воспринимать себя как божественное существо. Он утверждал, что является пророком, чьи корни берут свое начало от Александра Великого и пророка Мухаммеда. В один прекрасный день, в самом начале нового тысячелетия, с которого начал точку отсчета Золотой век, вся страна, проснувшись поутру, вдруг стала свидетельницей чуда: за одну ночь волосы президента волшебным образом приобрели свой изначальный черный цвет, каким он был в его молодые годы. Во всей шевелюре не осталось следа даже от одной-единственной седой волосинки. В течение последующих недель предстояла замена нескольких тысяч фотографий седовласого президента – начиная от портретов в стекле и рамках, висевших на почетном месте во всех школьных классах страны, и заканчивая гигантскими плакатами, расклеенными на всех доступных городских стенах. Однако интерес президента к прическам по-прежнему сохранялся: вскоре после предыдущего чуда он ввел запрет на ношение длинных волос и бороды для всех мужчин. Все новоприбывшие в страну, не знакомые с новым запретом, рисковали подвергнуться принудительному бритью и стрижке прямо на границе.
У Туркменбаши были четкие представления и о том, какой облик должны иметь женщины его страны. Он принял постановление о том, что школьницы и студентки обязаны ходить в платьях до пят и с плоскими шляпами на голове (своего рода имитация традиционного туркменского костюма, хотя и не совсем исторически правильного). Вскоре он занялся вопросом о поведении женщин на телевидении, постановив запретить дикторшам пользоваться косметикой. Зачем вообще туркменкам макияж? Ведь и без него природа достаточно щедро одарила их красотой! Одним взмахом руки он наложил запрет на оперу и цирк, сочтя их недостаточно «туркменскими».
«Туркменизм» и «туркменская культура» все больше и больше занимали ум президента. В сентябре 2001 г. был опубликован разрекламированный задолго до этого шедевр Рухнама, или книга Духа. Содержание всех томов составляют выступления от лица президента, начинающиеся такими фразами: «Дорогие туркмены!» или «Мой возлюбленный туркменский народ!» В книгах то там, то сям мелькают иллюстрации, якобы рукописи, выведенные рукой самого президента, со всевозможными зачеркиваниями и дополнениями, как бы доказывающие, что книга написана им самим.
Этот двухтомник не что иное, как попытка объединить историю Туркменистана с путеводителем по туркменским обычаям и культуре, вперемежку с лирическими описаниями личности самого автора: «Когда мне исполнилось пять лет, я многие тысячи раз возблагодарил Бога за то, что унаследовал от своих родителей честь, великодушие, терпение, высокий дух и целеустремленность души и тела. Мой характер ничуть не пошатнулся в период взлетов и падений, а, наоборот, укрепился еще сильнее. И все это благодаря неиссякаемому источнику моего туркменского народа, моей святой земли, моей родины, прошлых, настоящих и будущих поколений». По словам самого Туркменбаши, Рухнама была написана с целью «пополнить высыхающий источник национальной гордостью, очистить его от травы и каменьев и позволить ему заструиться вновь», а также с целью создания «первого фундаментального путеводителя по Туркмении, который бы вобрал в себя туркменскую мудрость, туркменские обычаи и традиции, чаяния, поступки и идеалы».
По старой привычке всех диктаторов, Туркменбаши в Рухнаме заново переписывает все исторические события. Возвращаясь на 5000 лет назад, он пытается проследить происхождение туркменского народа со времен Ноя. Тем не менее, согласно более надежным источникам, туркменские племена пребывали на данной территории никак не более тысячи лет, перекочевав сюда из Восточной Сибири вместе с другими тюркскими племенами. В двухтомнике практически не упоминаются племенные распри и влияние внешнего мира, а русская колонизация XIX в. и семьдесят лет советской власти именуются в нем «эпохой порабощения», притормозившей продвижение туркменов в новый золотой век, который должен был наступить после правления легендарного героя Огуз-хана во времена сельджуков во II в. н. э. На самом же деле, когда русские появились здесь в XIX в., туркменской нации как таковой вообще не существовало, а на ее месте проживали слабо связанные между собой племена, пребывающие в состоянии постоянных междоусобиц. Такие понятия, как «туркменская нация» и «культура», «границы государства» и даже «туркменская письменность», возникли лишь в советские времена. Получивший свое образование в Ленинграде и вознесшийся к вершинам власти в горбачевские времена Туркменбаши и сам был частью отрицаемого им советского наследия.
Кампания по запуску Рухнамы продемонстрировала маркетинговым отделам норвежских издательств их полнейшую некомпетентность. Так, например, в день издания книги Туркменбаши в Ашхабаде была произведена церемония открытия нового умопомрачительного памятника, выглядевшего как гигантская копия Рухнамы, открывавшаяся каждый вечер в определенные часы под громкие звуки музыки. Вначале низкий мужской голос из динамика декламировал несколько цитат из великого труда, а затем книга снова закрывалась. Для того чтобы Рухнаму прочли наверняка, Туркменбаши ввел ее в университетскую и школьную учебную программу. По Рухнаме учили чтению первоклассников, и книга использовалась в качестве единственной ссылки на историю Туркмении. Таким образом, туркменские студенты узнали о том, что именно туркмены изобрели и колесо, и механических роботов.
Рухнама проникла и во все остальные предметы, даже курс математики вращался вокруг изучения книги Духа. Однако пожизненному президенту этого показалось недостаточно, и в 2004 г. он решил удалить из программы высшего образования все гуманитарные и естественные науки, так как эти предметы были «непонятными и оторванными от реальности». Он заменил их более подходящими темами, такими как, например, «политическая независимость во времена Великого Сапармурата Туркменбаши», «литературное наследие Сапармурата Туркменбаши» и «Рухнама как духовное руководство туркменского народа».
Но не только школьники и студенты были обязаны читать Рухнаму – сдача экзамена по книге входила в обязательную часть образования и в автошколах. Имамам поручалось проповедовать Рухнаму в мечетях, а тех, кто посмел отказаться, ждало тюремное заключение. Все иностранные компании, которые намеревались вести бизнес в Туркменистане, обязаны были перевести Рухнаму на соответствующий язык своей страны. Таким образом, труд был переведен на более чем сорок языков. В 2005 г. российский космический корабль привез на своем борту в космос первый том, в связи с чем в одной из туркменских газет появился такой комментарий: «Книга, завоевавшая миллионы сердец на Земле, в наши дни покоряет космические просторы».
Несмотря на глобальный, а впоследствии еще и космический масштаб, одной Рухнамы было недостаточно для удовлетворения потребностей Туркменбаши оставить свой след в истории. Он намеревался превратить всю страну в свой собственный образ, в том числе и ее язык. В 2002 г. было принято решение изменить названия дней недели и месяцев. Он утверждал, что старые имена заимствованы из русского языка и, следовательно, «антитуркменские». Первый месяц в году Туркменбаши назвал своим именем. Февраль превратился в «байдак», что означает «флаг», и был приурочен к церемонии поднятия туркменского флага в день рождения Туркменбаши 19 февраля. Апрель был переименован в «Гурбансолтан» в честь матери Туркменбаши. Слово «чурек», означающее «хлеб», было также изменено на несколько более громоздкое «Гурбансолтан Эдже», полное имя его матери. Так как Рухнама была выпущена в сентябре, то этот месяц, разумеется, стал называться «Рухнама», тогда как декабрь превратили в «Битараплык», что означает нейтралитет. Дни недели получили более прозаические названия: понедельник был переименован в «первый день», четверг стал «днем справедливости», а воскресенье – «днем отдыха». Все названия улиц в Ашхабаде заменили на числа, за исключением некоторых главных улиц, которым было позволено увековечить имя Туркменбаши.
В следующем году хватка диктатора стала еще жестче. Все интернет-кафе в стране были закрыты, что практически сделало Интернет недосягаемым для простых людей. В 2003 г. в стране был введен новый закон, который переводил всех, кто ставил под сомнение политику президента, в ранг предателей. Таким образом происходило ужесточение закона от 1991 г. о «Чести и достоинстве президента». Запретив цирк и оперу, президент наложил табу на балет по всей стране, а коль скоро он не выносил собачий запах, то заодно и возбранил держать в Ашхабаде собак. В добавление ко всему прочему был наложен запрет на музыкальные трансляции по телевидению, а также во время крупных мероприятий музыка должна оставаться живой и любое воспроизведение ее воспрещалось.
Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно, сказал в свое время британский историк лорд Актон. Некоторые примеры иллюстрируют это еще лучше, чем образ жизни Туркменбаши. Как сирота Сапармурат Ниязов превратился в Туркменбаши, диктатора, который, запретив цирк и собак, отправил следом в тюрьму всех своих противников? Одним из объяснений происшедшего может послужить советская система – коррумпированная, авторитарная, с проверенными традициями культа личности. Туркменбаши вырос в этой системе, это все, что было ему знакомо. После распада Советского Союза не осталось никого, кто сумел бы его обуздать, поэтому он мог делать все, что вздумается. Другим политикам, привыкшим во всем слушаться Первого секретаря, пришлось повиноваться и после того, как тот сменил свое имя на Туркменбаши. У них не оставалось выбора: любой, кто посмел бы перечить президенту, тотчас бы оказался за решеткой. С каждым последующим годом мегаломания Туркменбаши все больше обострялась, его идеи внедрялись все глубже и глубже, и куда бы он ни пошел, его повсюду встречали низкими поклонами и подобострастными выражениями. Сопротивление для него было крайне нежелательно, да он с ним и не встречался. В его руках была сосредоточена абсолютная власть.
Хотя после получения независимости Туркменистану было дозволено оставлять себе излишки нефти и газа, вырученные деньги пошли на финансирование мраморных проектов Ашхабада и других фараоновских капризов Туркменбаши. После распада Советского Союза практически ничего не делалось для того, чтобы сохранить систему образования и здравоохранения. Полностью рухнули все программы вакцинации, в больницах больше не осталось ни лекарств, ни оборудования. Система социального обеспечения, построенная с нуля советскими властями, сгнила на корню. Чтобы не афишировать тяжкие страдания, врачам было запрещено ставить такие диагнозы, как СПИД и туберкулез. Учителям не разрешалось ставить плохие оценки, а школьное образование сократилось с десяти до девяти лет. Все это было тактикой, которой Туркменбаши научился еще в советские времена, владея ей в совершенстве: если реальность не оправдывает ваших ожиданий, попробуйте подновить фасады, поиграть со статистикой, раз-два – и вы найдете решение всех проблем.
В целях экономии было уволено 10 000 учителей, ведь, по мнению Туркменбаши, от них все равно не было никакой пользы. В 2005 г. согласно его постановлению были отменены все областные больницы. 100 000 медработников потеряли свои должности – их заменили солдатами. Всем нуждающимся в медицинской помощи Туркменбаши порекомендовал обращаться в крупные городские больницы. Однако Туркменистан, занимающий большую территорию, так и остается страной с плохой инфраструктурой, поэтому многие люди, по сути, лишились возможности получения хоть какой-либо медицинской помощи. В свою бытность министром здравоохранения нынешний президент страны Гурбангулы Бердымухамедов получил задание провести реформу. Туркменбаши решил, что недавний выпускник медицинского института должен отложить врачебную клятву, а вместо этого присягнуть в вечной верности ему, Туркменбаши Великому. Далее он принял решение покончить со всеми библиотеками за пределами Ашхабада, рассудив, что людям лучше заняться чтением Корана и Рухнамы. Да и на что им сдались другие книги? Свое решение он обосновал тем, что деревенские жители все равно не научились читать как следует, а вслед за этим в одно мгновение ока взял да и сократил обязательное образование еще на два года. И наступил Золотой век.
Денежные проблемы, очевидно, все-таки имели место, потому что незадолго до своей кончины Туркменбаши провел еще одну крупную реформу. На этот раз под его прицел попали пенсионеры. Согласно новому закону, право на выплату пенсии получал только тот, кто смог предъявить документы о минимальном двадцатилетнем стаже работы и не имел совершеннолетних детей. Для получения полной пенсии соискатель должен был предоставить заверенное свидетельство о том, что он был задействован на рынке труда как минимум в течение 38 лет. В результате нового законодательства более 100 000 человек, почти треть пенсионеров, потеряли свои пенсии. У остальных 20 000 пенсии были сокращены практически в пять раз. Закон был введен в действие задним числом: те, кто не отвечал новым критериям, были обязаны вернуть деньги, если на их счета были произведены лишние выплаты в течение двух предыдущих лет.
Не только экономика страны потерпела крах, но и здоровье самого Туркменбаши. В 1997 г. в Германии он перенес серьезную операцию на сердце. Разумеется, хирургическое вмешательство немецких врачей держалось в строгом секрете, который он наконец решил открыть народу только в 2006 г., заверив свой «горячо любимой туркменский народ» в том, что теперь он совершенно здоров. Не преминув сообщить и о том, что, согласно обещанию немецких врачей, протянет как минимум до восьмидесяти. Несколько месяцев спустя, незадолго до Рождества 2006 г., он все же скончался от сердечного приступа, не дотянув до 66 лет. Официальной датой смерти считается 21 декабря, однако члены туркменской политической оппозиции за рубежом высказывают мнение, что смерть президента, скорее всего, наступила за несколько дней до указанной даты. Руководству нужно было время для размышлений, прежде чем они были готовы поделиться с народом этой новостью.
Туркменбаши управлял страной до своей смерти в течение 21 года, из них 15 – в роли самодержавного лидера. Но почему все эти годы туркмены терпели дурное руководство и его эксцентричные выходки?
Единственным ответом может быть то, что они просто не имели другого выбора. Будучи одной из самых непрозрачных в мире, туркменская законодательная система считает обычным делом заключить кого-либо в тюрьму без доказательства вины или проводить пытки во время допроса. Комитет безопасности, а заодно и все жители страны обязаны доносить при появлении подозрений на любую критику в адрес властей, подобно тому, как это делают в Северной Корее. Поэтому большинство народа полностью самоустраняется от любых разговоров о политике. Кроме получения крупных сроков лишения свободы, критики власти также подвергают себя риску заточения в психиатрические лечебницы и принудительному медикаментозному лечению, как это было в советские времена. Порог преступлений, заслуживающих наказания, довольно низок, и почти все ведущие политики страны и руководители в свое время отбывали тюремные сроки.
Второй возможный ответ – это кормушка. Еще в 1992 г. Ниязов решил, что основным элементом поддержки программы стабильности должно стать появление необходимых товаров, причем такие из них, как электричество, газ, бензин и соль, и вовсе сделали бесплатными. Было издано постановление о субсидировании государством цен на хлеб, чтобы он стал доступен каждому. Граждан освободили от налогов. И хотя зарплату значительно понизили, а безработица достигла почти 60 %, народ мог сколько угодно разъезжать на машинах – разумеется, при их наличии.
Мы въезжаем на пустую стоянку. Солнечные лучи, собравшись вокруг золотого купола, совершают свой танец. Минареты и входные ворота блестят золотом; это удивительное сооружение окружают греческие мраморные колонны. Несмотря на небольшой купол, постройка поражает сходством с президентским дворцом в Ашхабаде. Свежевымытая плитка на площади перед мечетью сверкает чистотой. И на этот раз я была здесь единственной посетительницей.
– Туркменбаши воздвиг мечеть в честь своей матери, которая погибла на этом месте во время землетрясения в 1948 г., – сообщает мне Аслан. – Мечеть является четвертой по величине в мире, и, чтобы ее построить, французским инженерам понадобилось целых два года.
Вероятно, для Туркменистана такое количество времени, отведенное на постройку зданий, в диковинку. До недавнего времени эта мечеть считалась крупнейшей в Центральной Азии, но сегодня ее обогнала новая мечеть в Астане, столице Казахстана. Наши шаги гулко звучат в тишине, пока мы идем по пустой площади. Когда-то здесь возвышалась огромная позолоченная статуя Туркменбаши, которую после его смерти снесли.
– Вам не кажется, что это перебор – строить огромную мечеть в таком крошечном городке? – спрашиваю я.
– Ну почему же, вон в окрестных поселках тоже мечети стоят, – поясняет Аслан.
Молодой, серьезный охранник проводит нас в святое здание. Пока мы обходим сделанную в форме звезды ковровую дорожку, он перечисляет нам целый ряд цифр:
– Все минареты имеют высоту 91 м ради того, чтобы подчеркнуть тот факт, что Туркменистан получил независимость в 1991 г.
– Ковер, на котором мы стоим, ручной вязки и весит более тонны.
– Мечеть вмещает в себя 10 000 верующих.
– В здании имеется подземная стоянка, рассчитанная на 100 автобусов и 400 автомобилей.
– Золотой купол составляет 50 м в диаметре, по всей вероятности, являясь крупнейшим в мире.
Он опускает при этом тот факт, что через несколько лет после завершения строительства купол мечети приобрел зеленый оттенок, что может означать только одно: не все то золото, что блестит. Однако нынче все снова блестит и сверкает, как ни в чем не бывало. Он также не упоминает, что надпись по диаметру купольной арки отнюдь не цитата из Корана, а лозунг в честь президента и Рухнамы. «Рухнама – священная книга, Коран – Книга Аллаха», – гласит надпись на одной из колонн, а внутри купола высечены фразы, посвященные туркменскому лидеру Туркменбаши.
Я вдруг задумалась: а придет ли вообще сюда кто-нибудь молиться?
Мавзолей, расположенный поблизости от мечети Туркменбаши, выглядит гораздо скромнее, если так можно сказать о мраморном здании, увенчанном позолоченным куполом. Вход охраняют два почетных караульных, одетых в парадную форму. Солдат приказывает нам оставить снаружи личные вещи и только после этого позволяет войти в тускло освещенную комнату.
Между нами и местом погребения Туркменбаши, находящимся внизу, в склепе, пролегает мраморная ограда. Его захоронение выполнено в виде черного мраморного гроба, покоящегося на белой мраморной звезде и окруженного могилами членов семьи, погибших либо в период Второй мировой войны, либо во время землетрясения. На столике возле стены покоится книга Корана. К моему удивлению, рядом с ней нет книги Рухнама, и это несмотря на постановление Туркменбаши о том, что обе книги должны всегда лежать бок о бок во всех мечетях страны. Во всяком случае, в момент своей смерти он предпочел только одну из них.
Аслан молча стоит рядом со мной, с неожиданно серьезным видом глядя вниз на могилы. Перед тем как мы выходим на солнечный свет, он вдруг спешно вытирает набежавшую слезу.
* * *
Один из явных признаков, указывающих на ситуацию в стране, – полки книжных магазинов. Лежащие на них книги могут сообщить гораздо больше о ее жителях и политике, чем все экспонаты Национального музея, вместе взятые. Книжный магазин «Мирас» в Ашхабаде считается лучшим во всем Туркменистане. Своим неудобным графиком он больше напоминает редко посещаемую городскую библиотеку. Вдоль стен стоят большие коробки, наполненные книгами русских классиков, изданными еще в советские времена. Гоголь. Две связки «Идиота» Достоевского. Несколько пьес Чехова. Учебник по алгоритмам.
Я была здесь единственной посетительницей – и в этом уже начала проглядывать некая тенденция.
За стеклянной витриной на почетном месте у кассы красовались новые обложки: великие шедевры четырехцветной печати на глянцевой бумаге. С обложек на читателя смотрел портрет Нового президента, Гурбангулы Бердымухамедова. Гурбангулы на коне, Гурбангулы за столом, Гурбангулы в туркменской пустыне, Гурбангулы, полный энергии, на теннисном корте. Автор большинства книг также он сам. Книги расставлены по темам: от спорта и здорового образа жизни к вопросам медицины и политическим воззрениям.
– Я бы хотела приобрести книгу о Гурбангулы Бердымухамедове, но у меня в багаже не слишком много места, – пояснила я. – У вас есть какие-нибудь его книги, только не очень габаритные?
Грузная продавщица шарит по полкам, очевидно не слишком осведомленная о расположении книг. Наконец, она возвращается, держа в руке книгу размером немного крупнее обычного издания в твердом переплете. Книга на английском и называется «The Grandchild Realizing his Grandfather's Dream» («Внук, претворяющий мечту деда в реальность»). На обложке – фотография Нового президента в окружении целой процессии улыбающихся ребятишек с туркменскими флажками в руках.
– Мне хотелось бы также приобрести книгу о Первом президенте, – попросила я.
Моя просьба удивила продавщицу.
– Пойду посмотрю, что у нас осталось, – пробормотала она, вновь скрывшись среди полок.
Пока она занималась поисками, у меня было время пересмотреть все открытки. В конце концов она вернулась, с сожалением сообщив о том, что посвященных его персоне книг больше нет в наличии.
– Даже Рухнамы?
После новой серии поисков она снова появилась за прилавком, держа в руке книгу в розовом переплете:
– К сожалению, есть только русское издание, всего два тома.
По всей видимости, Рухнаму перестали преподавать в автошколах.
Мне хотелось увидеть это чудо собственными глазами, и я попросила Аслана провезти меня мимо памятника Рухнамы. Поначалу он пытался возразить, ссылаясь на то, что это место больше не достопримечательность, однако потом согласился. Объект располагался в самом центре, всего в нескольких минутах езды от книжного магазина «Мирас».
Розовая книга была огромной, величиной с целый дом. Возвышалась она на открытой местности, в окружении красивых фонтанов, с видом на мраморные блоки. Для того чтобы книга никогда не погружалась в темноту, поблизости были установлены мощные прожекторы. За фонтанами располагалась солидная трибуна, которая, по всей видимости, больше не использовалась по назначению. И на этот раз я оказалась здесь единственной посетительницей. Пространство вокруг огромной розовой книги имело вид пустынный и заброшенный. Ни в одном из окон мраморных блоков не горел свет, они казались безлюдными, необитаемыми.
– Ума не приложу, почему вас так интересует Рухнама, – покачал головой Аслан. – Обычный учебник по истории.
– А в котором часу она открывается по вечерам?
– Там вроде неполадки с механикой, так что больше не открывается.
Дальше мы ехали в молчании. Белый мрамор больше не впечатлял. На всем лежал отпечаток чего-то однообразного, бесцветного и пустого. Женщины-партизанки старательно выдергивали сорняки с газонов.
– Пользуется ли новый президент популярностью? – спросила я уверенно, заранее осведомленная о том, что похвала в адрес президента входит в его рабочие обязанности.
– Он такой умный! – искренне прозвучало в ответ. – Электроэнергия, газ и соль – все это у нас теперь бесплатно. Вы слышали еще о какой-либо другой стране, где электроэнергию и газ раздают бесплатно?
– Нет, – ответила я. – А кто из них тебе больше нравится, первый президент или новый?
Похоже, что мой вопрос заставил Аслана призадуматься.
– Возможно, первый был даже лучше, потому что в его времена и бензин был бесплатным. А теперь приходится немного приплачивать. Но раньше ведь у нас Интернета не было, а теперь есть. Так что сравнивать сложно. У каждого есть свои хорошие стороны.
– Но ведь многие интернет-сайты у вас заблокированы, – возразила я. – Например, Twitter. И YouTube, и Facebook.
– Это чтобы молодежь защитить. Многие девушки любят ставить на Facebook свои обнаженные фото. Они еще молоды и не думают о последствиях. Блокируя Facebook, наш добрый президент мешает им разрушать себя и честь своей семьи.
– Но ведь на Facebook не разрешается размещать обнаженные фотографии.
– Не разрешается? – Аслан озадаченно глядит на меня. – Но зачем же тогда наш добрый президент заблокировал Facebook?
В период после инаугурации нового президента правозащитники и диссиденты получили надежду на то, что Туркменистан наконец начнет столь необходимый для страны процесс демократизации. Первое, что сделал Гурбангулы Бердымухамедов, – это отменил часть самых непопулярных решений Туркменбаши. Дни и месяцы получили обратно свои старые названия, а старики – пенсию. Обязательное школьное образование увеличили с девяти до десяти лет, вместо того чтобы понизить до семи, как того хотелось Туркменбаши. Разрешили балет, оперу и цирк.
Однако, не дав разгореться, надежду погасили снова. И хотя Рухнама больше не часть учебной программы младших классов, школьники теперь обязаны изучать «Внука, претворяющего мечту деда в реальность», английский вариант которого я приобрела в книжном магазине «Мирас», а также «Счастливую птицу», просвещающую читателя о воспитании и жизненном пути президента. Отец Гурбангулы Бердымухамедова служил полицейским в маленьком городке, а теперь на его рабочем месте находится музей, названный в его честь. В 2008 г. в университетах Туркменистана перестали изучать Рухнаму, вместо которой в программу был введен новый учебный предмет – наука Бердымухамедова.
Карьеру Гурбангулы Бердымухамедова, вне всяких сомнений, можно назвать удивительной. Единственный сын в семье из восьми детей, он родился в 1957 г. В 22-летнем возрасте получил образование зубного врача, а спустя несколько лет прибавил к нему степень доктора стоматологии, полученную в Москве. На протяжении 15 лет работал стоматологом, получив в 1997 г. пост министра здравоохранения. В 2001 г. был назначен дополнительно на вторую по важности должность заместителя премьер-министра, учитывая тот факт, что Туркменбаши, будучи президентом, одновременно занимал и пост премьер-министра. После смерти Туркменбаши в 2006 г. Гурбангулы Бердымухамедов стал президентом. Председатель парламента, который по закону должен был стать преемником после смерти президента, в день вступления Бердымухамедова в руководящую должность был заключен в тюрьму.
Никто толком не может объяснить, как Бердымухамедов, личный зубной врач Туркменбаши, сумел получить президентское кресло. Он один из тех немногих министров, которые умудрились пережить все кризисы в годы правления Туркменбаши, не будучи уволенными или посаженными в тюрьму. Ходят слухи, что Бердымухамедов на самом деле незаконный сын Туркменбаши, на что указывает и поразительное физическое сходство между ними. Если это правда, то акт зачатия произошел в то время, когда Туркменбаши было 17 лет. Более логичной представляется версия о том, что Бердымухамедов либо сумел сделаться близким доверенным лицом Туркменбаши, либо обладал большим талантом, который помог ему войти в иерархию власти. Если же верить документам, известным со слов американских дипломатов, нельзя сказать, что он обладает слишком большим умом: «Бердымухамедов не любит людей умнее себя. Помимо этого, этот не слишком одаренный товарищ вводит в заблуждение массу людей, пробуждая во многих подозрения»
После своего пришествия к власти Бердымухамедову удалось сохранить и усилить железный контроль над страной. Средства массовой информации оставались такими же несвободными, как и раньше при Туркменбаши: согласно оценке организации «Репортеры без границ», Туркменистан, наряду с Эритреей и Северной Кореей, занимал одно из последних мест по индексу свободы прессы. Даже незначительные ошибки жестоко карались. Взять, к примеру, инцидент с тараканом, произошедший в 2008 г.: как-то в феврале во время съемки вечерних новостей, которые выходят в 21.00, на стол к телеведущей незаметно прокрался коричневый таракан, а затем этот сюжет с тараканом показали в вечерней программе. Когда на следующее утро сотрудники Министерства контроля телевидения пришли на работу и оплошность была обнаружена, то началась паника. Как и ожидалось, появление виновника торжества не слишком обрадовало президента, и тот молниеносно отдал приказ об увольнении 30 сотрудников государственного канала.
В 2010 г. дантист получил имя Аркадаг, Защитник, а спустя два года в столице была возведена первая статуя с его изображением. В отличие от сверкавших золотом статуй Туркменбаши, эта была из белого мрамора.
Мы снова свернули на пустую стоянку. Наш путь пролегал по сельской местности, между горными вершинами и городом. Над нашими головами навис Монумент Нейтралитета, напоминавший своим футуристическим видом космическую ракету 1970-х годов. В одном крыле располагался лифт, ведущий на башню, на вершине которой находилась 12-метровая позолоченная статуя Туркменбаши, подобно той, что красовалась на Арке Нейтралитета в центре Ашхабада. Прежний памятник был снесен в 2010 г., уступив место новому мемориалу на окраине. Компенсируя свое менее центральное расположение, новый памятник имеет 95 м в высоту, что на 20 м больше, чем оригинал. Кроме того, эта золотая статуя Туркменбаши не вращается в сторону солнца.
– Многие иностранцы думают, что мы перевезли сюда Арку Нейтралитета, – смеется Аслан. – Ну конечно же нет. Разумеется, наш добрый президент приказал построить совершенно новый памятник.
– Зачем же тогда снесли старый? – поинтересовалась я.
– В целях безопасности, – ответил он уже серьезно. – С высоты люди могли заглядывать внутрь президентского дворца, а это уже никуда не годится.
Можно также предположить, что Бердымухамедову просто-напросто надоело, что вид из его офиса омрачался огромной башней, увенчанной позолоченной статуей предшественника.
Из панорамных окон в башне открывался вид на весь Ашхабад. Город казался необъятным, когда мы проезжали между мраморных блоков по широким улицам, однако, разглядывая его отсюда, я поняла, что он гораздо меньше. Нагромождения белых мраморных блоков, прямые, пустынные дороги. От центра по всем направлениям пролегали пески бесплодных пустынь, которые затем и вовсе исчезали где-то далеко в тумане.
Цветок пустыни
Впервые за всю поездку я осталась без языка. В Ашхабаде все говорили по-русски, а здесь был совсем другой мир, другой Туркменистан, в котором никто не понимал даже самые обычные, общеупотребимые выражения. Я решила обойтись обычным: Привет! Дети заулыбались и закивали головами. На них грязная, рваная одежда, все босиком. Как вас зовут? В ответ встречаю непонимающие взгляды. Вынув тонкий словарик, я произношу несколько приветствий, однако с моим произношением явно что-то не так, потому что они все равно ничего не поняли. В качестве последнего средства вручаю им открытую книгу, указывая на выражения пальцем.
Они разглядывают буквы с явным любопытством и снова качают головами – вероятно, никто из них не умеет читать. Вместо этого они берут меня за руку и подводят к деревянному забору позади глинобитных построек. Там, привязанные каждый к своему шесту, стоят три верблюда. Животные глядят на нас без малейшего интереса, пережевывая сено своими странными кривыми ртами. Шерсть крупными клочьями свисает с их животов, в воздухе стоит плотный запах мочи и навоза.
Молодая женщина стирает носки. На ней широкое цветастое платье; длинные волосы почти полностью закрыты шарфом. Круглое лицо, смуглая кожа. Привет! – делаю я еще одну попытку. Она прижимает конец шарфа к губам и качает головой. С легким смешком садится на стул рядом с одним из верблюдов и тянет животное за соски. Дети нетерпеливо тычут пальцами в мою камеру, и я послушно начинаю фотографировать. Увидев свои фото на маленьком дисплее, они начинают хихикать. Затем идут обратно к верблюдам и, поправляя свою грязную одежонку, улыбаются мне очаровательными улыбками.
И хотя мы всего лишь в нескольких часах езды от Ашхабада, я могла бы с таким же успехом сказать, что мы находимся на обратной стороне земного шара. Деревушка насчитывает 10–12 семей, ровно столько, скольких может напоить один колодец. В незамысловатых плоских глинобитных домах практически нет мебели. Суперсовременные солнечные батареи свидетельствуют только о том, что в ночное время здесь почти не подают электричества, которого после захода солнца едва хватает на пару часов просмотра телевизора. Маленькая открытая будка позади верблюжьего стойла служит единственным туалетом во всей деревне, однако разбросанные по земле фекалии свидетельствуют о том, что большинство населения предпочитает справлять нужду на открытом воздухе.
Закончив доить верблюда, женщина, взяв меня за руку, проводит в один из низких глинобитных домов, ее собственный. Вдоль стен расставлены сундуки, на земляном полу разложены большие подушки, круглые коврики и одна-единственная скатерть. Стены голые, если не считать коричневого ковра машинной вязки и пары фотографий: одна с изображением родителей, а другая – их с мужем свадебное фото, сделанное в Ашхабаде. На фотографии она стоит в традиционном туркменском свадебном платье, на голове плотная фата с вышивкой в белых, желтых и красных тонах. Лицо невесты скрыто за кружевами с длинными, тонкими кисточками. Муж пониже ее ростом, глядит с серьезным видом в камеру. На заднем плане возвышаются футуристические мраморные здания Ашхабада.
Я присаживаюсь на одну из объемистых подушек. Молодая женщина подходит ко мне, держа в руках чайник и сухой, как камень, хлеб. Не двигаясь с места, она наблюдает за тем, как я отламываю кусок хлеба и запиваю его чаем. Глядя на нее снизу вверх, я улыбаюсь; она улыбается в ответ. Я с улыбкой киваю. Она тоже кивает и улыбается.
– Просто замечательно, – говорю я сначала по-английски, потом по-русски, а потом на каком-то еще языке, который можно принять за турецкий.
Хозяйка улыбается и кивает головой. Я пожимаю плечами и улыбаюсь. Она тоже улыбается и указывает на хлеб и чай. Я беру кусок сухого хлеба и запиваю его чаем. Она улыбается. Я улыбаюсь. Как долго мне еще тут сидеть, чтобы не показаться невежливой? Десять минут? Четверть часа? К счастью, мне на выручку приходит мой экскурсовод Мурат. Это человек лет пятидесяти, доброго нрава, с дружелюбными глазами и смуглой кожей. И хотя по возрасту он старше всех остальных моих гидов, его можно назвать самым молодым из них во многих отношениях. С его уст не сходят улыбка и смех, он один из немногих, кто осмеливается критически высказываться о режиме.
– Это для спины, – шепчет он, указывая на подушку, на которой я сижу, и я тут же пересаживаюсь на матрас.
Мурат сообщает мне, что эта женщина, чье имя переводится как Цветок Персика, моя ровесница. С 18 лет она замужем, а теперь растит пятерых детей.
– Наверное, дел по горло?
Мурат переводит. Цветок Персика охотно кивает головой.
– Я работаю с пяти утра до поздней ночи, – отвечает она. – Всегда есть чем заняться. Пеку хлеб, ношу воду из колодца, дою верблюда, стираю одежду, прибираюсь – даже присесть некогда. А как у тебя? Сколько тебе лет? Ты замужем? Дети есть?
Мурат отвечает за меня на все вопросы. Да, замужем. Нет, детей нет. Улыбка на лице Цветка Персика сменяется жалостью.
– У вас еще есть время, – переводит Мурат, а затем что-то говорит Цветку Персика.
Та исчезает, и чуть позже возвращается с двумя кастрюлями, заполненными белой субстанцией с комками.
– Чал! – вопит Мурат, поднося ко рту деревянную ложку. – Куда лучше, чем в городе. Более свежий. Нам, турк менам, сколько ни дай чала, а все мало будет – это лучшее, что нам известно.
От напитка исходит крепкий запах дрожжей. Я подношу ложку ко рту и проглатываю содержимое, вкус которого не описать простыми словами.
– Вкусно, правда? – Мурат смотрит на меня выжидательно. – В деревне они все время его пьют, поэтому никогда не болеют.
Я зачерпываю полную ложку, затем другую. Напиток, отдающий горечью, похож на дрожжи, смешанные со старым молоком. Он обволакивает горло, а затем снова возвращается в него кислой отрыжкой. Я зачерпываю еще ложку. Если вы не будете питаться тем же, чем коренное население, то у вас нет будущего – эту аксиому мы вызубрили на методическом курсе социальной антропологии. Если не хотите, то даже и не мечтайте заглянуть глубже вовнутрь. Задержав дыхание, я проглатываю еще одну ложку.
– Я так и знал, что ты это сможешь прочувствовать, – довольно сообщает Мурат и отправляет Цветок Персика за добавкой. – Изготовление чала – трудоемкий процесс, почти искусство. Здесь, в деревне, они в этом деле настоящие мастера. Для этого нужно взять свежее верблюжье молоко, разбавить его наполовину водой и настоять. Потом добавить туда готовый чал и выдерживать смесь при комнатной температуре, пока не будет готова. Пить понемногу каждый день, доливая в нее свежее верблюжье молоко.
– А как долго обычно хранится эта смесь?
– Да по-разному. Бывает год, а бывает и дольше.
Я чувствую, что мне нужно срочно сбежать от этих кисломолочных рек верблюжьего молока, но куда? С воодушевленным видом я спрашиваю, а не посетить ли нам сельскую школу. К моему счастью, школа здесь действительно есть. Цветок Персика вызывается провести меня к одинокому домику на обочине деревни. Открыв дверь маленьким ключом, она впускает меня в спартанскую классную комнату, в которой на земляном полу стоят восемь-девять изношенных парт. На стенах висят картинки с туркменским алфавитом, проиллюстрированные красочными фигурками. Над доской в стекле и рамке висит портрет Нового президента.
– А разве сегодня выходной?
Цветок Персика качает головой и начинает длинное объяснение.
– Учитель заболел, – переводит Мурат.
Как только за Цветком Персика закрылась дверь, ферментированное верблюжье молоко тут же дает о себе знать. Мелкими перебежками я мчусь к туалету и успеваю как раз вовремя.
В наступившей темноте у меня появилась прекрасная возможность как следует разглядеть стены в туалете. При свете прикрепленного ко лбу фонаря мне начинает казаться, что они ожили и закачались, подобно волнам.
* * *
– В апреле Каракумы прекрасны и гостеприимны, – сообщает мне Мурат.
Мы проезжаем через плоский ландшафт, который хоть и однообразен, но вместе с тем находится в постоянном движении. Однако, как ни странно, ощущение монотонности от этого только усиливается. Начинает казаться, что время словно бы остановилось и что мы сами застыли на месте.
Я и предположить не могла, что пустыня может быть такой. В отличие от коричневых, неизмеримых и безвременных, застывших волн Сахары, Каракумы наполнены красками. Песчаная почва покрыта прозрачным травяным покрывалом. В тени взобравшихся на дюны корявых кустарников и низких изогнутых деревьев прорастают белые и желтые цветы. Средь бела дня на безоблачном небе вовсю палит солнце, но вечерами здесь стоит прохлада, которая по ночам сменяется заморозками. И сколько бы Мурат ни давал мне выделенных нам турагентством грязных военных спальных мешков, я неизменно замерзаю, лежа в своей палатке в ожидании утреннего рева верблюда.
– Скоро солнце снова выжжет все признаки жизни, и пейзаж, растеряв все свои цвета, превратится в коричневый, – продолжает Мурат. – Здесь и тогда красиво, но вид будет более суровым.
Пустыня Каракум охватывает более 70 % сельской местности Туркменистана. В переводе Каракум означает «черный песок», и в далеком прошлом этого названия было достаточно, чтобы вызвать страх у исследователей и торговцев. Пустыня Каракум считалась одним из наиболее опасных этапов Шелкового пути: зимой погонщики караванов попадали в сильные снегопады и суровые шторма, а летом здесь стояла жестокая жара. Обитавшие в пустыне дикие кочевые племена не всегда были настроены дружественно. Многие обогащались, грабя проходящие караваны и продавая путников на невольничьих рынках в Хиве.
Постепенно краски теряются, теперь вокруг уже все коричневое. Кусты и приземистые деревья сбросили с себя зелень.
– Скоро люди, – сообщает Мурат.
На этом месте, переплетаясь в причудливые узоры, продолжают виться дорожные колеи. С вершины холма на горизонте виднеется небольшая долина с квадратными глиняными постройками, которые вот-вот сровняются с землей, на которой стоят. Если бы не солидные, припаркованные рядом с домами автомобили, можно было бы подумать, что мы попали в Средневековье (вероятно, когда-то раньше оно именно так и выглядело). Из свидетельств путешественников тех времен, мы узнаем, что в большой мере благодаря своему изолированному местоположению городок Дамлы, насчитывающий более тысячи лет, всегда имел надежную защиту от нашествия племенных орд. Сюда не решались проникать даже воины Чингисхана.
Мы останавливаемся на вершине долины, где проживает первая семья. Две юные дочери, хихикая, выходят навстречу и проводят нас в юрту – типичную для Центральной Азии круглую тяжелую палатку, расположенную неподалеку от крошечного глинобитного домика. Из отверстия посреди крыши внутрь проникают толстые лучи дневного света. Пол и стены покрыты множеством ковров красного цвета, шнурков и кисточек, что придает такой уют интерьеру круглого помещения, что чувствуешь себя почти как в бревенчатом домике. Мы садимся на мягкий, красочный матрас, и я уже привычно прислоняюсь к большой подушке спиной. На женской половине, в небольшом кухонном уголке справа от входа, сестры режут лук и помидоры. Обе стройны и подвижны, с крошечными узкими глазами и покрытой тонкими морщинками кожей. Выглядывая из-за горшков, внимательно наблюдают за нами, наверное считая, что мы их не видим. У меня возникает мысль, что, вероятно, большим грехом считается то, что они до сих пор не замужем, однако впоследствии узнаю, что им всего лишь 19 и 21 год. Самую младшую зовут Огульнар, она пришла в мир как Богом данная: в переводе «Нар» означает «плод граната», а «Огуль» переводится как «сын». У родителей были две дочери, но не было сыновей, и они надеялись, что Господь услышит их молитвы. Плод граната символизирует сына. И Бог их услышал. Мать забеременела еще три раза и каждый раз родила по сыну.
Приготовленный сестрами горячий суп обжигает; у него вкус солнца и зеленых яблок. Старшая отправилась на улицу мыть посуду. Стоящая у входа в палатку Огульнар смотрит на нас. Застенчивая улыбка демонстрирует отсутствие переднего зуба. В руках у нее большая толстая тетрадь.
– Иди почитай нам, – зовет ее Мурат.
Она медлит, не двигаясь с места. Мурат подзывает еще раз, а потом еще, и только тогда она приходит и садится вместе с нами. Затем начинает читать. Полузакрыв глаза, она декламирует стихотворение из своей записной книжки. Голос у нее на удивление сильный. Звуки чужого языка наскакивают друг друга и с каждым вздохом сцепляются вместе, напоминая незнакомую песню без мелодии. О, Каракум! – это было единственное, что мне удалось понять, однако у меня было чувство, будто я понимала абсолютно все. Это была хвалебная песнь пустыне, своей стране, небу, песку, и всему вокруг. Мурат начал старательно переводить:
О Каракумы, о черный песок!
Ты вечно изменчив и всегда постоянен!
О, Каракумы, что дали мне жизнь!
От вас получаю я все, что мне нужно!
О, Каракумы, пустыня моя!
Что в жизни бы делала я без тебя?
Смотреть на тебя никогда не устану я.
Ты новому учишь меня.
Твои травы нас лечат,
Водами своими нас поишь.
И деревня, где живу я,
Что взрастила меня,
Здесь всегда есть кто-то, кто подаст совет
И кто всегда готов на выручку прийти.
О, Каракум, я не покину тебя никогда!
О, деревня моя,
Навсегда ты останешься домом моим.
И хотя, возможно, весь смысл исчез в результате спонтанного перевода Мурата и моего изложения, я все же попыталась как можно точнее процитировать поэзию Огульнар, которая тем временем продолжала зачитывать новую страницу, но теперь уже из другой тетрадки. Я не знаю, сколько всего было у нее этих тетрадок, тщательно исписанных старательным почерком, заполненных строками, полными восхищения таким крошечным и одновременно таким огромным миром, в котором она живет. Родители сами не понимают, в кого у них уродилась такая дочка. Вместе с другими детьми она ходила в сельскую школу, да и вряд ли ей удалось осилить хоть одну книгу, не говоря уже о стихотворных сборниках, которых здесь попросту не сыскать. Она начала писать сразу, как только научилась различать буквы. Когда внезапно приходили стихи, она вдруг становилась отстраненной и замыкалась в себе, и в такие моменты семья понимала, что она готова вот-вот умчаться прочь от кипящих кастрюль и коз с полным выменем, скрыться от всех только для того, чтобы начать заполнять стихами очередную страницу одной из своих толстых тетрадок.
* * *
Несколько дней подряд прошли в трясущемся джипе, мчавшемся по едва различимым, неровным следам на песке, через плоскую равнину с ее неизменным пейзажем. Вот это и есть настоящий Туркменистан. Более половины туркменов, составляющих население небольших поселков и деревень, окруженных пустыней, живут практически впроголодь. Должно быть, все эти мраморные белые здания, сверкающие машины и ухоженные жители Ашхабада бедным крестьянам представляются как Диснейленд, как мираж.
По уровню безработицы Туркменистана нет никакой статистики. В последний раз подобные данные по этой стране упоминались в 2004 г., в Книге фактов ЦРУ, и на тот момент она составляла примерно 60 %. В том же самом году Туркменский национальный институт государственной статистики и информации сообщал, что уровень безработицы в стране остается стабильным, удерживаясь на уровне 2,6 %. Около половины населения занято в сфере сельского хозяйства. Этот сектор составляет 7 % валового национального продукта всей страны.
Большинство туркменских крестьян, таких как семьи Цветка Персика и Огульнар, существуют на доход, который получают от своей земли, верблюдов и коз, не принимая участия в разделе прибыли от газовой экономики. Эти бедные крестьяне обособленно живут и умирают в своих деревнях, будучи полностью отрезанными от современной жизни страны, которая вращается вокруг городской жизни, газовых электростанций и мраморных дворцов политической элиты.
Однако же наиболее теплый прием мне оказали именно здесь, среди этих бедных людей, имущество которых насчитывалось несколькими горшками да парочкой верблюдов и стадом коз. Должно быть, местное население жило так же уединенно и в советские времена, потому что, даже несмотря на несколько поколений русской гегемонии и социалистических школ, почти никто здесь не понимал ни слова по-русски. Где бы я ни находилась, даже несмотря на отсутствие общего языка, меня везде принимали как родную дочь. Улыбаясь, махали мне из юрт и простых глинобитных хижин, а потом делились тем немногим, что было в наличии: чашкой чая, миской ферментированного верблюжьего молока, куском черствого хлеба.
Но большую часть времени мне все же пришлось провести на переднем сиденье, за закрытыми дверями «ланд-крузера», выделенного турагентством. Пустыня оказалась безлюдным местом. Мы могли ехать по нескольку часов, а иногда и целый день, без единой остановки, никого не встретив по пути. Каждое утро было похоже на предыдущее, дни сливались воедино. Однообразие нарушалась только откормленными песчанками, которые с озорным видом пересекали хрупкие границы колеи, да беркутами, лениво парившими где-то в воздухе над горизонтом. Время от времени на глаза нам попадался какой-нибудь простенький обветшавший жилой вагончик одинокого пустынного кочевника, а в редких случаях удавалось разглядеть в тумане скопление палаток или глинобитных домов.
Бензин в Туркменистане дешевый, и билеты на внутренние рейсы, можно сказать, почти задаром, однако турагентство решило не обременять себя составлением маршрута, используя дешевые транспортные средства, а отправило меня через всю страну – сначала в один, а потом в другой конец. Во время долгих поездок мое единственное окружение составляли водители и гиды. Одни пробыли со мной несколько дней, другие, проведя пару часов за баранкой, высаживались на каком-нибудь перекрестке или в одном из городков, где нам доводилось останавливаться. Представители турагентства были моим единственным контактом с жителями страны победившей диктатуры. Но они-то и служили ключами. При отсутствии всех остальных им приходилось быть моими ключами. Повсюду в городах присутствовала слежка властей. Хотя мне было позволено вполне свободно перемещаться по Ашхабаду, я не рисковала завязывать ни с кем никаких разговоров, кроме, разве что, о повседневных вещах, например заказать кофе или поторговаться о цене на ковер. Туркмен рискует жизнью не только когда критикует режим, но и просто контактируя с иностранным гражданином – уже само по себе это может выглядеть подозрительным. Пребывая вдали от основных городов, я полностью зависела от гидов и водителей, которым по совместительству приходилось выполнять роль моих переводчиков: в сельской местности народ говорит только по-туркменски.
Проникнув в отдаленное ущелье Янги-Кала, я осмелилась задать одному из шоферов политически чувствительный вопрос. До ближайшего поселения оставалось несколько сотен километров, и мы находились в полнейшем одиночестве. Оглушительная тишина прерывалась редкими порывами ветра. Пейзаж, открывавшийся перед нашими глазами, переливался жесткими гребнями песчаных волн. Вокруг нас разворачивались нагромождения красного, зеленого и белого цветов, существующих в этой местности в течение многих миллионов лет.
Восемнадцатилетний шофер смотрел на меня вытаращив глаза. Вероятно, подобная реакция недоверия могла бы последовать только на вопрос о том, не спит ли он с собственной матерью.
– О президенте нельзя даже думать критически, – ответил он серьезно, после чего приступил к лекции про бесплатный газ, бесплатное электричество, бесплатную воду, бесплатную соль и бензин, который тоже почти бесплатный.
Дабы привести еще один убедительный аргумент, он, отдернув рукав своего свитера, продемонстрировал мне наручные пластмассовые часы черного цвета. Из-под секундной стрелки улыбкой Моны Лизы улыбался президент-стоматолог.
– Нам всем выдали эти часы в тот день, когда наш добрый президент пришел с инспекцией нашей школы, – сказал он. – Он работает день и ночь, пытаясь улучшить условия жизни своего народа. Нет, его критиковать нельзя! Если я кого и должен критиковать, то только себя.
– А почему ты должен себя критиковать?
– Потому что я недостаточно хорошо работаю. Каждый из нас несет ответственность за строительство нашей страны.
Ответ прозвучал с детской верой и одновременно с некоторой суровостью, вероятно мало отличаясь от формулировки, которую дал бы в советские времена верующий коммунист. Меня это не удивило. Молодой шофер был рожден именно в таком мире, и за незнанием другого не мог ни с чем его сравнивать. На протяжении всей жизни ему заливали в уши пропаганду о превосходстве президента и милости режима. Поэтому неудивительно, что его вера была крепка.
Нельзя сказать, что его аргументы были совершенно необоснованными. Одна из причин расшатывания режима в Северной Корее, например, тот факт, что государство не в состоянии обеспечить население товарами первой необходимости. Ложась каждую ночь спать голодным, трудно поверить, что ты живешь в лучшей стране мира. А поскольку все туркмены имеют доступ к бесплатным товарам, таким как газ, соль и отчасти бензин, то даже у самых бедных из них создается ощущение того, что государство о них заботится. Но самое главное заключается в том, что здесь никто не ложится спать голодным.
* * *
Я надеялась, что остаток пути через пустыню к руинам города-оазиса Дехистана, и далее к современному нефтяному центру Балканабату мне удастся проделать без проводника. Это позволило бы сэкономить немного денег, к тому же я посчитала, что одного шофера будет более чем достаточно. Но турагентство все-таки прислало мне в сопровождение Максата, приведя для этого множество доводов. Например, о том, что дорога пролегает через национальный заповедник, и без проводника у меня возникнут проблемы на контрольно-пропускных пунктах. Или о том, что совершать такое длительное путешествие в одиночку лишь в компании шофера мне будет скучно. Помимо этого, мне сообщили, что шофер не слишком хорошо знаком с маршрутом и поэтому ему нужен кто-то, кто бы знал местность и сумел из мириад дорог выбрать единственно верную.
– Раз сказали – значит надо, – ответил Максат, когда я передала ему слова директора турбюро.
Он был почти мой ровесник, ростом чуть повыше среднего туркмена, с широкими плечами и скуластым, мужественным лицом. Коротко остриженные черные волосы, тонкие и чувственные губы, при удачном ракурсе его профиль даже чем-то напоминал Тома Круза. Но лишь до того момента, когда он впервые улыбнулся, обнажив стройный ряд золотых зубов.
– Зачем тебя прислали?
– Раз сказали – значит надо, – повторил он, сощурив глаза.
Максат был славный парень, однако о руинах не имел ни малейшего представления. Когда мы прибыли в Дехистан, он без малейшего интереса топал по грязи курганов и зачитывал мне вслух краткую справку из путеводителя:
– Дехистан являлся крупнейшим и наиболее важным городом в Западной Туркмении в период между X и XIV вв. Часть минарета была построена Абу Бини Зиядом в 1004 г. Из мечети Мухаммеда Хорезмшаха до наших дней сохранилось только 18 м. Площадь города, окруженного двойным укреплением, составляла 200 га. В XV в. город был полностью оставлен.
Так как в те далекие времена из всех строительных материалов предпочтение отдавалось сухой глине, то теперь на месте стен большинства зданий оставались лишь заросшие холмики и неровности в земле. Я плелась по песку, пытаясь представить себе, какой вид был у города в те времена, тысячу лет назад, когда внутри городских стен еще кипела жизнь.
– Ты скоро закончишь? – поинтересовался Максат после пятиминутного пребывания на месте.
– Не думаю.
В конце концов, мы проделали восьмичасовый путь, чтобы здесь оказаться. Прошло еще минут пять.
– Ну все, что ли?
– Нет еще.
– Ничего будет, если я подожду тебя в машине?
– Ну конечно.
Несмотря на это, пока мы были в пути, рот у Максата не закрывался. В особенности он любил поговорить про шпионов.
– Ровно четверть моих туристов оказались шпионами, – сообщил он мне доверительно.
– С чего ты взял?
– Вычислить несложно. По отличительным знакам.
– Каким, например?
Его вдруг понесло.
– Шпионы никогда не смотрят в глаза, они все время носят солнцезащитные очки, даже в помещении. Ботинки у них всегда начищены до блеска. Фотографируют не руины, а людей, и всегда притворяются, будто не понимают по-русски.
– Но я ведь тоже фотографирую людей.
– Ты не шпионка.
– А откуда ты знаешь?
– По обуви определил.
Я не успела спросить Максата о том, что он думает о президенте, как он меня опередил.
– Диктатура это хорошо, – заявил он на ровном месте. Наконец-то удалось перевести разговор на эту тему. – Мы находимся в переходном периоде, поэтому нуждаемся в крепком лидере. В Туркменистане насчитывается пять главных племен и множество мелких. Если бы не наш президент, они бы давно уже все между собой передрались. Благодаря нашему президенту, в стране теперь царят мир и процветание.
– А его портреты обязательно повсюду развешивать? – спросила я.
– Лицо нашего доброго президента настолько дружелюбно, что оно могло бы принадлежать кому угодно. Его лицо – это лицо всей туркменской нации.
Ближе к вечеру Максат вытащил бутылку водки, сообщив, что это на троих. Большую часть выпил сам, а затем перевел разговор на президента Путина:
– Это хороший человек. Он сразу все постиг!
– Что постиг?
– Да то, что гомосексуализм противоестествен. Такие вещи разрешать нельзя. Это путь вниз, но вы, европейцы, этого никак не хотите понять. К счастью, в Туркмении все гомосексуалисты находятся под контролем.
* * *
Однако не все предоставленные фирмой представители обладали одинаковой верой в правительство. Среди экскурсоводов и водителей старшего поколения попадались и такие, которым методы президентской пропаганды были совсем не по душе. Одним из таких был Бекдурды, подвозивший меня пару километров до перекрестка, на котором меня забирал другой шофер. За краткое время нашего совместного путешествия он успел рассказать историю о своем сыне, у которого от рождения был слуховой дефект. Туркменские врачи ничем не смогли ему помочь, посоветовав родителям обратиться с молитвой к Богу. Однако, в отличие от них, российские медики были готовы восстановить мальчику слух с помощью операции, считающейся вполне рядовой в большинстве стран Запада.
– Одна из клиник Санкт-Петербурга согласилась предоставить нам бесплатную медицинскую визу, однако пришлось платить большие деньги и покупать туристическую. И все потому, что в теории в Туркменистане существует полноценная система здравоохранения, поэтому считается, что для лечения нет никакой необходимости покидать страну. Подобные действия воспринимаются как скрытая критика, и всех обладателей медицинской визы останавливают прямо в аэропорту.
Подобно большинству туркменов, Бекдурды вместе с сыном выехали якобы под предлогом отпуска. А так как инвалидность сына была не видна глазу, им удалось без проблем проскользнуть. Однако тех туркменов, у которых внешние признаки болезни налицо, как правило, задерживают в аэропорту и отказывают в выезде, даже если те сообщают, что просто едут «в отпуск».
Операция в Санкт-Петербурге прошла успешно. Когда они вернулись в Туркменистан, сын стал слышать. Вероятно, туркменские врачи впоследствии сделали у себя журнале отметку о том, что Бог услышал молитвы родителей.
– Они нам лгут, – замечает с горечью Бекдурды. – Правды нам не говорят. Рассказывают, как все хорошо, но просто обернитесь вокруг. Посмотрите на наши дырявые дороги, которые разваливаются буквально на глазах. На наши дома со сквозняками, в которых постоянно гуляет ветер. Ни у кого ни денег, ни свободы.
* * *
После того как самый старший из моих провожатых, Мурат, начал рассказ про Туркменбаши, наша машина неожиданно застряла.
– Он и с самого начала был сумасшедшим, но со временем становился все хуже и хуже. Ему было даже невдомек, что народ просто смеялся за его спиной. Его именем называли школы и деревни, получая за это денежные воздаяния.
Всякий раз, говоря о президенте и правительстве, он понижал голос, даже несмотря на то, что в этих диких черных песках мы были совершенно одни. Мы все ехали и ехали – и, проехав полстраны, удалились от узбекской границы в самую глубь пустыни. Дорог здесь не было, только следы от колес в песке. Если кому-то не повезло в этих краях – заканчивался бензин и машина застревала, – он рисковал застрять здесь на несколько дней, а то и на неделю в ожидании, пока его не обнаружат.
– Туркменбаши считал, что его любят, но большинство народа его ненавидело. Его тайно проклинали и желали ему смерти. Многие считают, что из-за этого он так рано скончался.
Под нами вращались колеса, автомобиль шатало во все стороны, но выехать все же никак не удавалось. Пробормотав что-то по-туркменски, Мурат толкал машину плечом, и ему удалось переместить ее на несколько метров вперед. Тогда он дал полный газ, но уже на полпути к холму колеса вдруг сдались песку, и мы снова застряли.
– Все в порядке, не стоит нервничать, – успокаивал меня Мурат.
Выйдя из машины, он вытащил из багажника домкрат и, установив его под колесами, попробовал включить зажигание. Колеса вхолостую завращались в песке, но машина так и не двигалась с места.
– К счастью, новый президент лучше, чем предыдущий, – сказал Мурат, пытаясь дать задний ход. – Он хотя бы вернул старые названия месяцам и неделям, но он ведь тоже принадлежит к старому советскому поколению. Он во всем копирует Путина, тоже хочет выглядеть как спортсмен и атлет. Я иногда думаю – а найдется ли здесь хоть кто-нибудь, кто наконец скажет королю, что он голый?
На этот раз мы уже почти взобрались на вершину откоса, но машина в очередной раз забуксовала, и под передние колеса забился песок.
– Я надеюсь только на то, что новое поколение изменит страну, ведь многие учились за границей и успели повидать мир, – продолжает Мурат, снова давая задний ход. – Не волнуйся, все в порядке. А вот главная проблема настоящего режима заключается в том, что они не хотят слышать критику. Перемен боятся панически. Однако я все равно уповаю на нашу молодежь. Они – наше будущее.
В конце концов, с четвертой попытки все получилось. Сначала над бугром приподнялись передние колеса, а за ними и задние. Перед нами снова простиралась плоская и непредсказуемая пустыня. Мурат попытался скрыть явное облегчение.
Падение диктатора
За неделю до великого события все видеоклипы на большом экране в Ашхабаде с сюжетами на тему трудовых будней президента неожиданно заменили показом лошадей. В газетах появилось множество статей о лошадях, и содержание всех телепередач было посвящено исключительно лошадиной тематике.
За три дня до великого события в одной из крупнейших русскоязычных газет Туркменистана я с удивлением прочитала взятое у меня интервью. В интервью эта самая Э. Фатланд выражала свое восхищение высоким уровнем туркменских конных скачек. Она расточала похвалы сказочной стране Туркменистан и ее необычайно гостеприимным жителям. Иллюстрация к статье изображала меня, сидящую посреди пустыни верхом на лошади. В самом начале моего путешествия турфирма и в самом деле отправила меня в верховую поездку по пустыне, но мне не сообщили о том, что фото из этой поездки в конечном итоге появится в газете. Не могу я также и припомнить свою беседу ни с одним журналистом.
За день до события был организован большой конкурс красоты для лошадей. В 6 часов утра прибыл автобус, который должен был отвезти нас на ипподром. Он был плотно набит мужчинами в выглаженных костюмах и женщинами в красных платьях. В моем практичном дорожном наряде я чувствовала себя слегка затрапезно, однако менять что-то было уже слишком поздно. Водитель автобуса благополучно провел нас через кордоны полиции и контрольно-пропускные пункты, и вот мы уже оказались далеко за пределами города. На последних километрах вдоль обочин дороги, с полуметровым интервалом друг от друга, были декоративно расставлены студенты, державшие в руках белые пластмассовые цветы.
Половина Ашхабада приехала сюда, чтобы поглазеть на коронацию самой красивой туркменской лошади. За ипподромом стояли на парковке ряды белых автобусов. Море черных кос и красных платьев продвигалось от парковки к входу. За оградой стояли группы студентов с цветами и туркменскими флажками в руках. Должно быть, стояли они там довольно долго. Они послушно помахивали маленькими флажками, в их лицах не сквозило ни малейшего намека на улыбку. Разумеется, сверкающий новизной ипподром, снаружи которого толпились группы танцоров, был весь из белого мрамора. Я остановилась, чтобы сделать попытку их сфотографировать, но меня тут же бесцеремонно подтолкнул вперед авторитетный человек в костюме: Hurry, hurry![5 - Здесь: Быстрее, быстрее (англ.).] Обычно на организацию такого рода мероприятий привлекаются туркменские студенты и государственные служащие. Выбор самой красивой лошади Туркмении, так же как и предстоявшее завтрашнее мероприятие, были в числе важнейших праздников. Помимо них существовал ряд различных мелких и крупных общественных мероприятий, в среднем от 40 до 50 в месяц. Все события, даже самые мелкие, отмечаются основательно – от открытия новой спортивной школы до церемонии запуска нового моста. День рождения Туркменбаши, разумеется, больше не отмечают, но 18 февраля празднуется торжественно и помпезно, ведь именно в этот день зубной техник принял на себя полномочия президента. На трибунах принято соблюдать строгую сегрегацию. Передние ряды стульев зарезервированы для длиннобородых стариков в голубых кафтанах. Позади них – грудастые пожилые женщины в цветастых платках и синих жилетах. Студентки в красных платьях сидят справа, а молодые люди в костюмах – слева. Нас, разодетых во все цвета иностранцев, усадили позади, почти в самый конец, хотя нас даже не хватило бы на целый ряд.
Ровно в 7:00 часов двери закрылись, однако к этому моменту здесь не оставалось уже ни одного свободного места. На ипподроме не было никаких признаков активности, но на больших экранах можно было наблюдать за мелькающими руками танцоров, стоявших на площади снаружи. Неподалеку кружила молодая журналистка из государственного телеканала, поочередно беря интервью у VIP-гостей. Каждому, кто желал высказаться, уделялось довольно много времени, чтобы уж точно убедиться, что журналистка получила всю информацию. Программное время необходимо было обязательно чем-то заполнить, вне зависимости от того, был ли повод для новостей. Пребывая в отчаянии, журналистка переходила от одного пожилого мужчины к другому, а затем направилась в сторону почетных гостей. Когда вместе с оператором они оказались поблизости от нашего ряда, где сидели опрятно одетые иностранцы, у обоих заблестели глаза. И прежде чем я осознала происходящее, я уже стояла перед камерой и слышала, как будто со стороны, свой собственный голос, произносивший: «Доброе утро, Туркменистан!»
В огнях туркменской рампы в течение трех минут мне удалось вспомнить немало, однако под конец я пришла в ужас при мысли о том, что забыла передать свои праздничные поздравления президенту. Ведь меня строго об этом предупреждали. Мне позволялось говорить все, что взбредет в голову, однако при этом не забывать улыбаться. Что бы я ни говорила, все будет продублировано на турк менский.
На голубом небе светило солнце, но нас посадили под крышу. Под порывами прохладного северного ветерка стучала зубами сидевшая по соседству от меня итальянка. Притопывая ногами, я смотрела на часы. Было почти восемь, а на поле все еще не наблюдалось никаких признаков жизни. Молодая журналистка по второму кругу брала интервью у одного из почетных гостей. Сидящие перед нами студентки оживленно беседовали, не обращая внимания на холод. По всему было видно, что они уже привыкли работать в массовке, и теперь девушки сидели и щедро делились с нами и друг с другом припасенными по случаю орехами и сухофруктами. Я снова посмотрела на часы. Пять минут девятого. Итальянка глубоко вздохнула.
В восемь часов десять минут жокей вывел на площадку лошадь. За ним появился еще один, а затем еще. В общей сложности вдоль барьеров выставили девять лошадей. Чтобы оживить процедуру голосования, менеджер нашей турфирмы решила сыграть со мной в игру «угадайка», задав вопрос: какая из представленных лошадей, на ваш взгляд, самая красивая? Я выбрала ту, что стояла под восьмым номером, с блестящей шерсткой золотисто-коричневого цвета.
У туркменов есть две большие страсти: одеяла и лошади. В отличие от своих северных соседей, казахов, туркмены даже и не прикасаются к конине. Они почти религиозно поклоняются лошадям, в особенности ахалтекинской породы, туркменской скаковой. Эта порода считается одной из старейших в мире и славится на весь мир своей выносливостью. Не будучи слишком крупными по размеру, ее представители обладают стройными, хорошо сложенными телами и отливающей металлическим блеском шерстью. Так как их шерсть характеризуется особым золотисто-коричневым оттенком, их еще называют «золотые лошади». Поговаривают, что после того, как королева Елизавета получила их в качестве подарка от Никиты Хрущева в 1956 г., ее конюхи безуспешно пытались отмыть золотую окраску ахалтекинцев, решив, что русские перекрасили лошадей, пытаясь произвести на нее впечатление.
При Сталине эта порода чуть было не исчезла с лица земли. Покорив Туркмению, советские власти запретили жителям держать в частном владении лошадей, обязав крестьян выбивать их на мясо. В какой-то момент на весь Советский Союз осталось всего 1250 ахалтекинцев. Для того чтобы продемонстрировать московским властям свои уникальные скачки, в 1935 г. группа наездников отправилась из Ашхабада в Москву, проделав путь длиной 4100 км. Они ехали днем и ночью в течение 84 дней, зарегистрировав рекорд в книге «История Туркменской Социалистической Республики». Со временем пришлось удовлетворить требование туркменов о прекращении массовых побоищ. Летом 1960 г. во время Олимпиады в Риме ахалтекинцы выиграли золотую медаль, и с тех пор для туркменской лошади наступил более светлый период. На сегодняшний день ахалтекинцы – неотъемлемая часть концепции проекта по строительству туркменской нации. Каждый город может похвастаться новым ипподромом, к тому же Туркменистан – единственная страна в мире, где есть конное министерство.
Ровно в 9:30, после трехчасового ожидания, зрители внезапно повскакивали со своих мест и все, как один, дружно зааплодировали. Глаза публики были обращены к центру ипподрома, где теперь с улыбкой стоял человек в зеленом пиджаке с головой, покрытой традиционной шапочкой из телячьей кожи. Человек в зеленой куртке был не кто иной, как добрый президент собственной персоной. На окружавших меня гладких лицах невозможно было прочитать ни единой мысли. Были ли они счастливы? Или им было все безразлично? Сквозь аплодисменты прорвался звучный мужской голос. С большим чувством он пафосно представил каждую лошадь, как если бы она была последней представительницей рода парнокопытных на Земле. Каждую лошадь продемонстрировали улыбавшемуся и кивающему президенту.
– Все эти лошади – подарок президенту, – кисло прошептал Мурат. – Соревнование еще не началось.
Итальянка закрыла голову руками и застонала.
Когда мимо провели лошадь с золотисто-коричневой шерстью, президент вдруг ни с того ни с сего заявил, что желает на ней прокатиться. После того как голос диктора громко объявил решение президента, казалось, аплодисментам публики не будет конца.
А затем президент без каких-либо объяснений просто взял и исчез. Вероятно, он решил пообедать или сделать важный телефонный звонок. А может, собрался прилечь отдохнуть. Что бы ни было причиной его ухода, он не появлялся довольно долго. В его отсутствие все как будто погрузилось в другое измерение, это был самый настоящий период безвременья, мы словно впали в режим спячки. Солнце было уже в зените, но мы так и продолжали сидеть в тени. Я пыталась пошевелить тем, что осталось от моих пальцев. Взгляд итальянки был мрачен.
Мне вдруг начало казаться, будто публика обладала какой-то необыкновенной способностью предугадывать все передвижения президента, поскольку незадолго до его появления все вдруг поднялись со своих мест и захлопали. Президент снова вышел на площадку, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны. Одним маскулинным движением смахнул он с себя зеленую куртку и, одетый во все белое, словно бог, вскочил на золотую лошадь. Проделав за пару минут несколько небольших кругов, он с помощью жокея заставил свою лошадь осторожно поклониться. Судя по всему, неуемное ликование подбодрило президента, потому что, когда вывели девятую, последнюю по счету лошадь, ему пришло вдруг в голову столь же замечательно прокатиться и на ней. На этот раз вместо того, чтобы проделать небольшой круг, он решил проехаться по всему полю. Каждый раз, когда он переходил на рысцу или галоп, публика одаривала его бодрыми аплодисментами, однако большую часть пути он все же в величественном темпе прогарцевал. Зрители стоя следили за ним до тех пор, пока его фигура не превратилась в небольшую точку на дальней стороне ипподрома. Казалось, что даже взгляды сидящих впереди меня студентов были прикованы к нему, а сам президент, купаясь в солнечных лучах, имел вид добродушный и довольный.
– Всегда одно и то же, – пробормотал Мурат тихо, чтобы только я могла его расслышать. – Шоу одного актера. На самом деле никому неохота здесь находиться.
Когда президент под новый взрыв аплодисментов удалился в свою ложу, соревнование наконец началось.
На площадку вывели великолепных скакунов полудиких пород, сначала без седла, чтобы при солнечном свете можно было хорошенько рассмотреть их мышцы и сверкающую шерсть, после чего на них надели искусно украшенные уздечки, шелковые накидки и великолепные седла. Диктор своим патетически-торжественным голосом представлял каждую входившую лошадь, и с каждым новым экземпляром его голос поднимался до новых высот энтузиазма, пока под конец не достиг северокорейского размаха. После того как все лошади были должным образом представлены и международное жюри удалилось для принятия решения, наступил новый период ожидания. Минуты превратились в часы. Можно предположить, они там действительно что-то бурно обсуждали. Можно предположить, что, потягивая обжигающий кофе, они сидели, наслаждаясь разговорами в теплой, хорошо протопленной комнатке для жюри. Можно предположить и то, что они просто решили вкусно пообедать вместе.
Во всяком случае, нам было предоставлено достаточно времени, чтобы задаться вопросом: а что же они там все-таки поделывают? Исчерпав ресурс почетных гостей, несчастная журналистка начала бросать долгие взгляды в нашу сторону. На этот раз главный удар приняла на себя итальянка.
– Дорогие туркмены, – начала она. – Примите мои поздравления!
Репортерша аккуратно прокашлялась, и женщина выпрямилась, широко улыбнувшись:
– Прежде всего, я хочу поздравить президента с этим замечательным мероприятием. Примите мои поздравления! А еще я желаю всему туркменскому народу...
Ближе к полудню из громкоговорителя раздался дребезжащий голос, объявивший о том, что международное жюри приняло наконец решение. Под оглушительные возгласы и аплодисменты взад-вперед водили черную нервную лошадь. Исполненный законной гордости владелец в качестве премии получил белый спортивный автомобиль. Публика с энтузиазмом аплодировала. На этот раз энтузиазм казался неподдельным, вероятно потому, что мероприятие близилось к финалу. Наконец-то мы были свободны. Повскакивав со своих мест, зрители устремились к выходу.
Снаружи по-прежнему стояли те же построенные девочки с цветочками и с каменным выражением на лицах. Танцоры все также кружились в колоннах, но теперь движения их рук были более скованными, а улыбки натянутыми.
Я вышла на солнце. На этот раз мне удалось почувствовать свои пальцы.
Вечером позвонил Мурат. Речь его была полна слов сожаления, но в голосе чувствовалось облегчение. Он сообщил мне, что приехала новая пара из Франции и ему придется сначала встречать их в аэропорту, а затем показывать город. Это означало, что он не сможет сопровождать меня для участия в завтрашнем лошадином мероприятии, хотя это и входило в его программу.
– Как я уже сказал, мне очень жаль, но ведь ты и сама как-нибудь справишься? Просто следуй за другими иностранцами.
По-моему, впоследствии ему пришлось крепко пожалеть о том, что он не пошел тогда вместе со мной.
На следующее утро, когда я спустилась в холл гостиницы, на часах еще не было шести. Не успев похвалить себя за пунктуальность и дисциплину, я услышала окрик шофера, который уже давно нетерпеливо меня дожидался:
– Почему так поздно? Еще пару часов назад город был полон людей и автобусов, а теперь все уже давно разъехались!
– А мы что, сами не сможем туда отправиться?
– Да вы с ума сошли! Повсюду полиция и контрольно-пропускные пункты. Пропускают только тех, у кого есть разрешение.
К великому счастью, нам все-таки удалось остановить один из последних автобусов, битком набитый празднично одетыми людьми и телеоператорами, и мы отправились в путь. Через полчаса автобус остановился у ипподрома, который сегодня выглядел более внушительным и праздничным, чем вчера. На этот раз все было поставлено на широкую ногу. Автобусная стоянка так и кишела охранниками, а в проходах толпились девушки с цветами. Я попыталась сосчитать количество автобусов, но спустя время отказалась от своей затеи.
В отличие от вчерашнего ипподрома, этот был без крыши. Утреннее солнце успело прогреть пластиковые стулья. Меня усадили рядом с мужчинами в дорогих костюмах и группкой оживленно щебетавших француженок. Вероятно, это были жены инженеров французской строительной компании Bouygues, на счету которой числится немало престижных проектов Ашхабада.
Стайка женщин разносила программки с расписанием времени забегов. Здесь придерживались планов! Временных границ! Первый забег стартовал в 8:30, а все остальные семь гонок – после 11:00. На программках была изображена каждая лошадь в отдельности и с наездником и перечислены имена тренеров и владельцев. В большинстве случаев владельцем был сам президент Туркмении или какое-нибудь общественное лицо.
Умудренная опытом вчерашнего дня, я прихватила с собой побольше одежды, дабы защитить организм от переохлаждения. Если слои свитеров еще можно было с себя снять, то с шерстяными легинсами дело обстояло гораздо хуже. До восьми было еще далеко, а по моей спине уже градом катился пот. Прошел целый час, пока на поле не начало происходить какое-то движение. Ни лошади, ни выстроившиеся перед стартовой линией жокеи внешне не имели ничего общего с теми, кто был изображен на программке. Как и полагается, наездники были одеты в традиционные туркменские одежды, с овечьими шапками на головах. Каждого из них обстоятельно представили на туркменском языке. При появлении последнего из них публика мгновенно вскочила со своих мест, разразившись шквалом таких неистовых и продолжительных аплодисментов, что нетрудно было догадаться, что этот самый наездник – президент собственной персоной. В красном пиджаке и белой шляпе, он в ожидании восседал на своей лошади под третьим номером.
– Для владельцев лошадей эти скачки – престижное мероприятие, – видимо, заметив на моем лице некоторое замешательство, прошептал мне на ухо сидевший со мной по соседству русский. – Первый приз составляет 11 млн долларов.
Несмотря на крупный выигрыш, волнение не особо ощущалось даже после того, как дали сигнал и лошади стартовали с места. Уже на первом кругу одна из них вырвалась вперед, оставив других позади. Приближаясь к финишной прямой, остальные наездники тайком придерживали своих лошадей. Приблизительно в ста метрах от заветной цели лошадь президента вдруг вырвалась вперед, обогнав остальных на дистанцию приблизительно в полторы длины лошадиного туловища. Раздался взрыв ликования, однако, пересекая финишную черту, всадник слегка соскользнул с седла, и это вынудило несущуюся на полном скаку лошадь потерять равновесие, споткнуться и упасть. Президента выбросило из седла. Лошадь поднялась и пошла дальше, но президент продолжал безжизненно лежать, прижавшись спиной к земле. Аплодисменты утихли, а появившихся сзади лошадей едва успели придержать, чтобы те не затоптали упавшего наездника. После того как лошади пронеслись мимо и пыль улеглась, на поле ринулась целая армия широкоплечих мужчин в темных костюмах. Они окружили президента, но никто из них толком не знал, что нужно делать. Так они и стояли, окружив кольцом главу государства.
Зрители вскочили со своих мест. Весь ипподром затаил дыхание. Воцарилось молчание.
Через несколько минут, длившихся, похоже, целую вечность, на поле появилась маленькая машина «скорой помощи» с голубыми мигалками. Охранники подняли безжизненное тело президента и довольно бесцеремонно бросили его в машину. «Скорая» медленно покидала поле, словно в распоряжении у них была целая вечность. Когда она скрылась из виду, люди в нерешительности вновь расселись по своим местам. Все молчали. По их гладким, закрытым лицам невозможно было прочитать никакой мысли. О чем они думали? Может, они были напуганы? Или обрадованы своим неожиданным посвящением в тайну?
Плечистые охранники остались стоять на площадке. Некоторые беспокойно шагали взад-вперед, другие ходили по кругу, третьи стояли прямо, опустив руки. Было ясно, что у них не было ни малейшего представления о том, что нужно делать. А что, если шеф умер? Тогда страна осталась без президента? Большие экраны показывали движущиеся по кругу колонны танцоров. В динамиках что-то трещало, но никто ничего не говорил.
Я не знаю, как долго мы так сидели. Надо полагать, минут десять. Или полчаса. Было такое ощущение, словно мы попали в вакуум, ни один не улыбнулся, ни один не заплакал. А вдруг я только что стала свидетельницей смерти диктатора? А может, в этот самый момент разгоралась интенсивная борьба за право на кресло преемника стоматолога?
В динамиках затрещало, оттуда раздался голос и произнес что-то по-туркменски. Танцоры исчезли с экранов, по которым стали показывать последние секунды скачки, демонстрирующие президента, который галопом несся навстречу своей славной победе. Видеозапись с его триумфальным пересечением финишной прямой крутили снова и снова, но теперь уже в замедленном темпе. С трибун раздались рассеянные аплодисменты.
А между тем охрана решила заняться делом. Кое-кто уже подправлял часть упавших поручней, остальные сгребали ногами песок, пытаясь засыпать выемку, оставленную президентским телом. Атмосфера на трибунах разряжалась. Люди ели сладости и беседовали.
Я еще ничего не успела сообразить, как все, как один, вскочили со своих мест. На часах была почти половина одиннадцатого, и глаза всех присутствующих в едином порыве устремились в сторону почетной ложи. Нам удалось разглядеть за стеклом почти невидимую фигуру, одетую в белое. Он замахал рукой. Приветствия и аплодисменты перешли в овации, но выражения лиц по-прежнему ни о чем не говорили. Почувствовали ли они радость? Разочарование?
Фигура исчезла из окна, а затем и он сам зашагал по ипподрому. Его походка была такой же твердой, как и улыбка. Подняв руку в величественном приветствии, он снова исчез.
Словно по мановению волшебной палочки аппарат снова заработал. Вскоре всем стало ясно, что того, что только что произошло, на самом деле не было. А тем временем все пошло своим чередом, мужчины в черных костюмах закружили вокруг со списками, снимая на ходу с трибун некоторых туристов. Тем, кого они выбирали, было приказано, захватив с собой камеры, пройти в главное здание, где их заставили удалить все снимки, запечатлевшие падение президента.
Когда скачки подходили к концу и солнце стояло высоко в зените, мои шерстяные колготки оказались насквозь пропитаны потом. Президент поднялся на трибуну, чтобы получить чек на 11 млн долларов. Голосом, похрипывающим от воздействия болеутоляющих, он произнес длинную благодарственную речь. Не владея туркменским, я догадалась, что он с похвалой отзывался о поведении туркменских лошадей в экстремальных условиях. Перед тем как он ушел, предположительно для того, чтобы прилечь после приема лекарств, на поле появился жокей, ведя под уздцы злополучную лошадь-победительницу под третьим номером. Президент примирительно похлопал шею виновницы и поцеловал ее в морду. Вокруг жадно защелкали фотографы. Толпа ликовала.
По всей вероятности, в Туркменистане лошадям достается меньше, чем гражданам.
Позже мне сообщили, что некоторых иностранных журналистов во время скачек завели в отдельную комнату, куда был приглашен представитель Министерства по делам печати, в чьи полномочия входил осмотр всех карт памяти. Во время этой процедуры студентки в длинных красных платьях прошлись по рядам, чтобы убедиться, что никто там случайно не спрятал чип. Однако, вероятно, кому-то это все же удалось, потому что на следующий день на Youtube появилась компрометирующая видеозапись.
К счастью, благодаря дальновидности президента, Youtube в Туркменистане заблокирован.
Последняя экспедиция
История похожа на русскую куклу матрешку, из которой появляются все новые и новые куклы, некоторые из которых похожи, в то время как другие украшены совершенно иными цветами и узорами. Слой за слоем открываешь новое. Что такое, еще одна кукла? А это что за штука? В конце концов мы доходим до последней, которая уже не открывается. Когда мы ее трясем, внутри нее что-то есть, возможно, там еще остались куклы, и мы не дошли даже до половины. Но проникнуть туда нельзя. На этот раз не получится.
Сколько слоев нам удастся раскрыть? Мы могли бы вернуться назад, к Туркменбаши с его золочеными статуями, к эпохе Сталина и Советского Союза, а возможно, еще раньше, к русской аннексии, в те далекие времена, когда не было границ. Какие следы прошлого сохранилось до наших дней?
Задолго до тех времен, как товары и путники начали передвижения по миру на кораблях и самолетах, Центральная Азия уже служила связующим звеном между Востоком и Западом. Из Индии и Китая через Среднюю Азию к аристократам Римской империи отправлялись в путь караваны, груженные шелком, бумагой, керамикой, перцем и другими экзотическими товарами. Центральная Азия была не просто транзитным маршрутом, она представляла важнейшее наследие цивилизации с ее могущественными правителями, великими учеными и хорошо организованными городами. Люди пустыни в те времена еще проживали совместно, защищенные наружными стенами. В I веке н. э. греческий историк и географ Страбон называл Центральную Азию «страной тысячи городов».
Территория, на которой расположены руины некогда знаменитого города Мерв на востоке современного Туркменистана, настолько огромна, что ее можно объехать только на машине. В 300-х годах до н. э Мерв был частью империи Александра Великого и более тысячелетия спустя, в XII в., переживал свой расцвет. Хотя на сегодняшний день от него мало что осталось, Мерв сохранился гораздо лучше всех остальных городов-оазисов, раскинувшихся вдоль Шелкового пути. Со слов турагентов, посещение руин – ключевой момент путешествия в Туркменистан, поэтому к нему я решила подготовиться заранее. Поначалу Мерв меня разочаровал. Большинство построек едва угадывались под толстым слоем песка; в некоторых местах возвышались довольно уродливые строительные леса, установленные в период подготовки к археологическим раскопкам. Люди пустыни не строили для вечности. Их основным материалом была глина – простой и эффективный способ, который к тому же прекрасно защищает и от жары, и от холода. Однако такие постройки не в состоянии противостоять разрушительному воздействию времени. В стены и крыши проникают дождь и ветер, а если за зданиями постоянно не следить, они обвалятся и сольются с землей, на которой стоят.
Мы с Муратом поднялись на обломки древней городской стены, представшей перед нами в виде небольшого холмика на горизонте. С ее вершины глаз различал плотно утрамбованную бледно-коричневую глинистую почву. Даже в этом месте, где находились самые большие и самые знаменитые руины Туркменистана, мы были совершенно одни. Никому в точности не известно, что за сооружения скрываются под кладкой внутри стен. Это могут быть дома или храмы, а могут быть и целые дворцы. Несмотря на раскопки, периодически проводимые в советские времена, разработки так и остались в зачаточном состоянии – чтобы их завершить, потребуется немало лет кропотливого труда.
Над насыпью возвышается несколько строений. Одно из них – замок Кыз-Кала с высокими, почти нетронутыми внешними стенами в виде круглых колонн из сухой глины. Кыз-Кала означает «девичья крепость», но никто больше не помнит, как и почему она получила это название.
– Некоторые считают, что здесь росли дочери короля и другие девушки из богатых семей, – поясняет Мурат. – Замок находится в непосредственной близости от городских стен, поэтому его ролью было удерживать всех своих насельников на безопасном расстоянии от греховных городских соблазнов. В расположенной по соседству полуразрушенной крепости традиционно проживали только мужчины. Если кто-либо из них надумывал жениться на девушке из Кыз-Калы, он бросал ей яблоко прямо из своего замка.
– Хотя если подобная практика в реальности существовала, то многим молодым людям не повезло, – смеется Мурат.
В запасе у него было немало историй, поэтому он буквально сиял, когда ему предоставлялась возможность рассказать хотя бы одну.
– Согласно другой популярной легенде, в те далекие времена в Мерве жила принцесса, которую все очень любили за ее красоту и добрый, нежный характер, – продолжал он. – Как-то раз город посетил предсказатель, который предрек принцессе, что она умрет молодой. Услышав эту новость, король, разумеется, здорово испугался и, чтобы защитить дочь от угрожающей ей опасности, заточил ее внутри неприступной крепости за пределами городских стен. Не понимая, в чем состоит ее провинность и чем она заслужила такое наказание, принцесса чувствовала себя грустно и одиноко в своем новом жилище. Чтобы ее немного приободрить, король послал ей корзину, наполненную прекрасным спелым виноградом. Однако под одну из гроздей заползла ядовитая змея. В тот самый момент, когда принцесса потянулась за ягодами, змея ее укусила, и та умерла.
«Спящая красавица», – мелькнуло у меня в голове. Возможно, корни древней сказки возникли именно здесь, в этой пустыне? Мы, наверное, так никогда и не узнаем, откуда появились легенды Кыз-Калы, есть ли в них зерно истины или же их просто кто-то выдумал. Прошлое открывает нам только часть истории, да и то не всегда на понятном языке. Вот что нам об этом известно.
В период своего второго расцвета в XII в., когда правил султан Ахмад Санджар из династии Сельджукидов, Мерв, население которого составляло более 200 000 человек, был одним из крупнейших городов мира. Ранний период расцвета имел место в III в. н. э., во время правления царя Антиоха I Сотера, сына согдийской принцессы Апамы и короля Селевка I, одного из генералов армии Александра Великого. Согласно некоторым источникам, Александр лично посещал город, хотя данный факт документально не подтвержден. Однако существуют указания на то, что подобно множеству городов того времени, он в течение короткого периода носил название Александрия. Это продолжалось до тех самых пор, пока царь Антиох I не переименовал его в Антиохию в Маргиане. Таким образом, с тех самых пор Мерв стал столицей Маргианы.
На протяжении последующих веков Мервом правили короли и султаны из разных империй. Благодаря своему расположению, город в скором времени превратился в культурный плавильный котел, приютив внутри своих стен евреев, буддистов и христиан-несториан. Они строили молитвенные дома и свободно исповедовали свою веру, живя в мире и согласии с местными персами, поклонявшимися Зороастру. Караваны с шелком и другими товарами из Китая принесли с собой новую динамику. Постепенно мервские мастера и сами научились изготавливать шелк, а в X в. Мерв, ставший крупнейшим экспортером шелка на Запад, обогнал Китай. В этот период большинство жителей города познакомились с исламом. Мерв быстро превратился в один из крупнейших центров образования в мусульманском мире: всего в городе насчитывалось 12 библиотек и одна астрономическая обсерватория, которые посещали как местные, так и приезжие студенты и ученые.
Сегодня развалины Мерва окружены пустыней, но, по всей вероятности, так было не всегда. В I веке н. э. римский историк и естествоиспытатель Плиний Старший упоминал регион как самый плодородный в Азии. Многие географы считают, что река Амударья, известная грекам под именем Окса, в те времена впадала в западную часть Каспийского моря, а не в Аральское. Если они не ошибаются, то можно предполагать, что пустыня Каракум тысячу лет назад была плодородной. Туркменистан превратился в страну пустыни после того, как в XIII–XIV вв. Окса изменила свое направление, что произошло, вероятно, в результате землетрясения.
Мы точно знаем, что у жителей Мерва всегда была вода, вне зависимости от направления течения рек: тщательно спроектированная сеть подземных труб обеспечивала город свежей, прохладной водой из реки Мургаб. В XII в. почти 12 000 человек было занято на работах по поддержанию комплексной системы водоснабжения. За пределами городских стен возвышались толстостенные дома-ледники, помогающие горожанам освежиться в жаркие дни. Когда-то Мерв был оазисом в полном смысле этого слова.
В 1221 г. к городским воротам приблизилась беспощадная армия монголов Чингисхана, которая за несколько дней превратила город в руины, уничтожив при этом более 90 % населения.
Чингисхан – довольно яркая историческая фигура. Точная дата его рождения неизвестна, однако предположительно он появился на свет в 1167 г. Он был сыном Есугея, предводителя монгольского племени кияд. Его мать по имени Оэлун, ставшая второй женой Есугея, была похищена из семейства Олкунут и выдана замуж против своей воли. Когда Чингисхану, или Темуджину (а таким было его настоящее имя), исполнилось десять лет, его отец Есугей во время визита в одно из вражеских племен был отравлен и вскоре скончался. Обе жены и шестеро детей Есугея были отвержены племенем и теперь должны были самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. Нам мало что известно о подростковом возрасте Темуджина, за исключением того, что в результате ссоры он предположительно лишил жизни своего старшего сводного брата Бегутея. После убийства он был захвачен в рабство одним из соседних племен и вынужден был носить тяжелую деревяную колодку вокруг шеи и запястья. Ударив этой колодкой своего охранника, он сумел бежать, вскоре после чего женился на девушке по имени Борте, с которой был обручен с девятилетнего возраста. Сразу же после свадьбы Борте похитили меркиты, возможно, в отместку за похищение матери Темуджина, произошедшее много лет назад. В ответ Темуджин собрал десятитысячную армию из пастухов и кочевников и, ворвавшись вместе с ней в стан меркитов, рассеял их и освободил Борте. В последующие годы Темуджин увеличил свою армию, присоединив к ней множество соседних племен. Своей цели, которая заключалась в том, чтобы сделать себя единовластным правителем, подчинив себе монгольские племена, он добился в 1206 г., приняв на себя почетное имя Чингисхан.
Чингисхан произвел в монгольском обществе целый ряд изменений. Один из введенных им законов запрещал похищать женщин, другой предоставлял всем народам, находящимся под монголо-татарским игом, полную свободу вероисповедания. Он приспособил уйгурскую письменность к монгольскому языку, после чего стало возможно отправлять письменные послания. Кроме всего прочего, он создал эффективную систему гонцов, разносивших послания по всему каганату. Около каждого пункта гонца ожидала отдохнувшая лошадь, на которой он мог продолжать путь к следующему пункту назначения, – так появилось первое почтовое сообщение. Он ввел обязательную военную службу для всех мужчин призывного возраста. Армия разбивалась на десятки, которые подчинялись более крупным подразделениям в виде сотен и тысяч. Не родственные связи, а личные качества и старание определяли чины в армии Чингисхана. У каждого солдата была собственная лошадь, и с тех самых времен о монголах идет слава, что они взрослеют, сидя верхом на лошади, и способны скакать множество дней подряд без перерывов на отдых.
Такую крупную армию нужно было чем-то занять. Покорив все соседние народы, в том числе татар, тангутов и уйгуров, Чингисхан обратил свой взор на юг, к богатой территории, которая в настоящее время находится во владении современного Китая. Спустя время, не имевшее ни малейшего опыта осады укрепленных городов, но отличавшееся превосходной дисциплиной монгольское войско все-таки сумело покорить эти народы. Иногда монголам приходилось менять направление рек для того, чтобы вынудить сдаться спрятавшееся за городскими стенами местное население. От каждого покоренного ими народа они узнавали что-то новое, и эти знания помогали им шлифовать свою военную тактику и технику. Среди прочих изобретений у китайцев они научились пользоваться катапультой и изготавливать порох.
Каждый раз после завоевания нового города монголы грабили все подчистую, так что вскоре все женщины в монгольских степях расхаживали в роскошных шелковых одеждах, а мужчины получили в свое владение современное железное оружие. Ремесленники завоеванных ими стран снабжали их новыми товарами ручной работы, однако проблема заключалась в том, что кроме еды и одежды всех этих мастеров необходимо было обеспечивать материалами и оборудованием. Будучи кочевым племенем, монголы не умели производить ничего ценного, кроме одежды, которую они носили, и палаток, где они ночевали. Однако жажда приобретения предметов роскоши у этих кочевников была поистине не уто ли мой: чем богаче они становились, тем больше городов и народов пытались подчинить себе с единственной целью – иметь возможность поддерживать свой экстравагантный стиль жизни. И только после 1217 г., когда Чингисхану уже перевалило за шестой десяток, он, по всей видимости, наконец насытился своими завоеваниями. К тому времени в его владениях находились полностью вся Монголия и две трети современного Китая. Благодаря сбору дани от подчиненных им южных территорий монголы стали обладать несметными богатствами.
В это же самое время Хорезмской империей, которая включала в себя большую часть современного Афганистана, Ирана, Узбекистана и Туркменистана, а также Мерв, правил турецкий султан Мухаммед II. Стремясь получить доступ к стекольному производству, находившемуся в тот период в руках исламских ремесленников, Чингисхан жаждал заключить торговое соглашение с султаном Хорезма. «Мне бы так хотелось жить с тобой в мире, – писал он султану. – Я буду относиться к тебе как к сыну. Тебе, конечно, известно, что я покорил Китай и подчинил себе все северные племена. Ты знаешь, что в моей стране имеются множество воинов и богатые месторождения серебра, поэтому у меня нет необходимости захватывать новые территории. У нас есть общий интерес, который направлен на развитие торговли между нашими народами»
.
Султан согласился заключить торговое соглашение, и в первый раз Чингисхан отправил караван, груженный предметами роскоши – шкурами белых верблюдов, китайским шелком и нефритами. Подойдя к северо-западной провинции Отрар в южной части современного Казахстана, караван подвергся нападению и был разграблен. Из 450 торговцев в живых остался один. Неизвестно, был ли он ограблен по указке самого Мухаммеда II, как утверждают некоторые историки, или же губернатор Отрара по своей собственной инициативе организовал нападение. Причина не столь важна, а вот результат привел к катастрофе. Вот как описывает это событие персидский историк Ювайни: «Нападение губернатора не только уничтожило караван, но и привело к опустошению целой страны».
Чингисхан, который не выносил предательства и нарушенных обещаний, на удивление спокойно принял донесение о происшедшем, направив к султану Мухаммеду II небольшую делегацию с просьбой проследить за тем, чтобы лица, совершившие нападение, были наказаны. Однако вместо того, чтобы выполнить разумные требования, султан приказал убить посланцев. Оставшиеся в живых прибыли обратно в Монголию с изуродованными лицами[6 - Различные источники расходятся во мнениях о количестве посланников, направленных Чингисханом Мухаммеду II. В некоторых упоминается всего лишь один, в других – трое. Отдельные историки считают, что он отправил более трех, но не приводят точных данных.].
Реакция Чингисхана на такое унижение была воистину свирепой. Собрав всю армию, насчитывавшую более 150 000 человек, он отправился на запад. Захватив Отрар, монгольские всадники камня на камне от него не оставили, подвергнув подобной участи множество других хорезмских городов. Ограбив каждый захваченный ими город, солдаты забирали все ценное, оставляя за собой реки крови. Согласно подсчетам, три четверти жителей Самарканда были убиты. Столица Хорезма Ката была разрушена до основания, та же участь постигла Гургандж, Низжапур и Балх.
В 1221 г. настала очередь Мерва. Согласно третьей легенде, которую поведал мне Мурат о замке Кыз-Кала в Мерве, во время монгольского вторжения в город в башне этого замка укрылось 40 девушек. Увидав своими глазами зверства, учиненные монголами над беззащитным населением Мерва, перепуганные девушки, стремясь избежать для себя подобной страшной судьбы, вскарабкались на крышу и, спрыгнув с нее, все до единой разбились насмерть.
Захват города проводил Толуй, самый юный и самый жестокий сын Чингисхана. По описаниям современников, сразу после взятия города, Толуй лично присутствовал на зрелище массовых казней, восседая в судейском позолоченном кресле. Мужчины, женщины и дети были разделены на группы и распределены между различными частями армии. За исключением 400 ремесленников все были обезглавлены. Никто не был помилован, даже дети и старики.
Возможно ли представить себе царившую в этом месте панику и отчаянные вопли? А запах кала и мочи ожидающих смерти людей? А звуки, издаваемые в момент отрубания десяти тысяч голов? А теплую, свежую кровь, которая, вытекая из тел, окрашивала песок в темно-алый цвет?
Через несколько дней после бойни монгольские всадники вернулись на поле боя, чтобы добить тех, кто сумел выжить и приползти обратно к развалинам своих домов.
Помимо огромного количества людей монголы уничтожали книжные лавки, обсерватории, библиотеки и школы. Бесценные сокровища были утеряны навсегда. В Мерве и во многих других городах оазиса была сделана попытка уничтожить оросительные системы: каждый, кто хоть что-то знал о строительстве и эксплуатации систем, был либо убит, либо похищен. Это привело к тому, что накопленные несколькими поколениями знания, в течение каких-то нескольких лет были безвозвратно утеряны.
Спустя три года большая часть Центральной Азии уже лежала в руинах. Монголы продолжили военную кампанию, продвигаясь дальше на запад, в сторону России и современной Польши, а также на юг к исламским халифатами на Ближнем Востоке. После смерти Чингисхана в 1227 г. его владения были поделены между собой потомками, которые правили вплоть до медленного распада каганата в XIV–XV вв.
В годы монгольского правления, во время так называемого монголо-татарского ига, происходил расцвет торговли. Несмотря на свою жестокость, монголы оказались относительно терпимыми правителями и только в крайних случаях вмешивались в культуру и образ жизни завоеванных ими народов. Во всем каганате существовала полная свобода вероисповедания, многие даже приняли христианство. Будучи кочевниками, монголы не оставили после себя никаких построек, однако на их деньги были возведены церкви в Китае и буддийские ступы в Персии. Пожалуй, самым важным вкладом монголов в мировую историю было создание ими основы для крупнейшего обмена идеями и изобретениями между Востоком и Западом. Так, к примеру, они привезли немецких шахтеров в Китай и китайских врачей в Багдад. Комбинируя ряд изобретений различных народов, например порох китайцев, огнеметы мусульман и европейскую технику для колокольного литья, они проложили путь к изобретению современной пушки. Внук Чингисхана, Хубилай Хан, правивший восточной частью каганата, ввел бумажные деньги в качестве универсального платежного средства.
Однако от всего этого потока идей и товаров Центральная Азия не получила совершенно никакой пользы. Здешние города были разорены до такой степени, а количество населения настолько уменьшилось, что на их восстановление понадобилось нескольких поколений. Именно поэтому большинство монгольских торговых путей пролегало южнее традиционных пунктов разоренного Шелкового пути.
И хотя народ продолжал жить в Мерве еще на протяжении нескольких столетий, городу так и не удалось приобрести прежнюю мощь, а библиотеки и обсерватории так и не были восстановлены. Единственное сохранившееся по сей день воспоминание о былом расцвете Мерва – это построенный в 1157 г. мавзолей султана Ахмада Санжара. Стены этого квадратного элегантного здания настолько прочны, что им удалось пережить не только монголо-татарское иго, но и несколько столетий сейсмической активности земной коры. Однако самая впечатляющая часть здания – его купол. Строители догадались, что купол с намечавшимся изначально размером рухнет при первом же землетрясении, если не раньше. Поэтому постановили воздвигнуть сразу два купола: внутренний и внешний. Во время строительства Флорентийского собора в 1436 г. Филиппо Брунеллески решил проблему с куполом, следуя принципу, придуманному архитекторами Мерва почти 300 лет назад, возведя сразу два купола – внутренний и наружный.
Перед началом монгольского нашествия мавзолей был окружен дворцами, мечетями и библиотеками. На сегодняшний день он стоит одиноко и обособленно, вокруг него пасутся верблюды.
* * *
После распада Союза Мерв снова превратился в сердце экономики Туркменистана. Расположенный всего в нескольких километрах от руин город облекся в современные одежды и получил новое имя, данное ему Сталиным. В наши дни он называется Мары. Будучи вторым по величине в Туркменистане, он также и газовая столица страны, ведь ни для кого не секрет, что окружающая его пустыня скрывает под своими песками крупное газовое месторождение. Мари не столь привлекателен, как Ашхабад, однако он полностью отстроен. Завершено строительство нового областного музея, это статное здание из белого мрамора, в котором целое крыло посвящено успехам Нового президента в политике и спорте.
В 20 км к северу от Мары расположены руины, представляющие еще более древнюю, чем Мерв, цивилизацию: это город бронзового века Гонур-Депе.
Близлежащая дорога ведет нас к небольшой стоянке. Отсюда лежит путь наверх, открывая нашему взору бесконечную пустыню. В тот день продавец билетов взял выходной, предоставив нам возможность беспрепятственно подойти к развалинам бронзового века.
Перед нами маячит лабиринт из сухих глиняных стен. Можно вообразить себе просторные дома и пролегающие между ними крохотные улочки. Опытному глазу откроются и контуры трех оборонительных стен, когда-то служивших городу защитой. Гонур-Депе открыл советский археолог греческого происхождения Виктор Сарианиди в 1970-е годы, сообщает Мурат. Он первый заметил, что на этой земле, которая стоит на небольшом холме, нет никакой растительности, что служит типичным признаком расположения на ее территории руин. Начав раскопки, они предположили, что в прошлом здесь мог находиться крупный город с неплохой инфраструктурой, который покоится здесь более 4000 лет. В свое время его жители разработали сложную систему орошения и даже имели собственные очистные сооружения. Здесь же были обнаружены старейшие в мире храмы огнепоклонников и следы эфедрина, который, как известно, использовался зороастрийскими жрецами во время изготовления своих священных напитков. По мнению Сарианиди, это доказательство того, что сам Заратустра, основатель зороастризма, был родом именно из Гонура-Депе.
Оказавшись в самой глубине лабиринта, мы выходим к большому открытому пространству, защищенному толстыми стенами. На одном конце заметно достаточно просторное возвышение, на котором могло бы поместиться несколько человек. Что это – тронный зал? Восседал ли когда-то здесь сам правитель в окружении своих охранников?
– Гонур-Депе лишь одно из нескольких поселений бронзового века, который Сарианиди обнаружил в округе, – сказал Мурат. – Раньше считалось, что в период бронзового века существовало всего три великие цивилизации: в Индии, Месопотамии и Египте. После находки Сарианиди пришлось добавить и четвертую: цивилизацию Оксус. Никому, кроме профессора Сарианиди, не удалось сделать большего для раскрытия истории Туркменистана. И, между прочим, Афганистана, – добавил он. – Ведь именно профессор Сарианиди обнаружил знаменитую скифскую могилу в Северном Афганистане в 1978 г. В ней нашли останки пятерых женщин и мужчины, а также 22 000 предметов из золота!
Чем глубже погружаешься в прошлое, тем больше остается загадок. Так как народность Гонура-Депе не имела собственной письменности, археологам пришлось строить свои предположения, разбирая предметы материи и быта: разрушенные глинобитные дома, семена, маленькие фигурки, разбросанные повсюду монеты, кости.
В XX в. в нескольких сотнях метров к западу от городской стены было обнаружено крупное захоронение, насчитывавшее более 3000 скелетов, ни на одном из которых не было обнаружено видимых следов ранений, полученных в сражениях. И хотя в жизни Гонура-Депе царил мир и покой, спустя несколько сотен лет город все же был оставлен.
В короткий промежуток времени все жители собрались вместе и спешно покинули город. По какой причине они так быстро отсюда удалились? Была ли это массовая эпидемия или несчастный случай? Возможно, у них закончилась вода?
Или же из-за постоянной вырубки леса почву поразила эрозия? Куда они ушли? Снова и снова археологам остается только строить догадки.
Одно из самых загадочных открытий профессора Сарианди находится под жестяной крышей, защищающей его от дождя и солнечных лучей. В гробнице, состоявшей из одного большого и трех маленьких отделений, им были найдены скелеты осла и трех ягнят. В могиле осла покоится всего один скелет, а в захоронениях ягнят были обнаружены еще и остатки пищи и небольшие керамические горшки. Голову одного из ягнят венчает корона. Была ли эта находка частью могилы человека во власти? В таком случае странно, что поблизости не найдено ни одного человеческого захоронения. А может, в этом месте в жертву богам приносили животных? Или животные здесь считались священными?
Вернувшись на стоянку, мы увидели свет в домике, стоявшем на противоположной стороне дороги от билетной кассы, и направились в ту сторону. Заглянув в открытую дверь, увидели спартанского вида меблированную комнату с обычной раскладушкой, маленьким столиком и двумя стульями, на одном из которых пристроился маленький, круглый человек с растрепанными белыми волосами и большими усами. Он сидел, уткнувшись носом в толстую книгу и не услышал, как мы вошли.
– Добрый день, – поприветствовал его Мурат на русском. Голос его внезапно приобрел набожный оттенок. – Надеюсь, мы вам не помешали, господин профессор?
Старик отложил книгу и поднял глаза. И тут до меня дошло, что перед нами профессор Сарианиди собственной персоной.
– Добрый день, – звучным голосом взревел профессор. – Вы археологи?
Мы с Муратом покачали головами.
– А грешно, ведь здесь еще непочатый край работы! – Опираясь на трость, он с трудом встал, затем поднял со стола маленькую глиняную фигуру человека и монету. – Есть предположение о том, что здешнее коренное население ведет свой род из Сирии. Однако вот эти фигурки также свидетельствуют о том, что у них были контакты и с Индией. – Он поднял вверх фигурку и монету. – А в Индии, например, уже обнаружены места их происхождения. Есть версия, что после того, как 3000 лет назад из этих мест ушла вода, некоторые из местных жителей направились в Индию. Если, конечно, это предположение верно. Это всего лишь предположение. Некоторые из них могли продолжить свой путь дальше, в Мерв. Есть версия о том, что Мерв был основан выходцами из Гонура-Депе.
Говорил он медленно, тяжелым, громким басом. Рука, опирающаяся на трость, дрожала; лицо его было серым, почти синеватым.
– А сколько людей проживало на этой территории? – поинтересовалась я.
– Этого сказать невозможно. Абсолютно невозможно. Я приезжаю сюда каждый год вот уже на протяжении 40 лет, а сколько еще предстоит открытий! На самом деле все еще только начинается.
– Мы только что видели захоронения животных, – сказала я. – Вам что-либо о них известно?
– Возможно, я вас снова разочарую, – ответил профессор Сарианиди. – Для нас все это остается загадкой. Возможно, мы так никогда и не узнаем, почему они именно таким образом произвели захоронения животных и почему у одного ягненка на голове корона. В этой части света еще так много неизведанного. Бесконечно много.
Он замолчал, и его взгляд затерялся в дебрях тысячелетий. Мы с почтением попрощались и пошли ставить палатки рядом со стоянкой. Это была моя последняя ночь в пустыне. Когда следующим утром на рассвете мы отправились в путь под громкое птичье щебетание, Сарианиди уже был на ногах и приступил к новым раскопкам города бронзового века.
Эта весенняя экспедиция была его последней. Через несколько месяцев после нашего знакомства, 22 декабря 2013 г., профессор Виктор Сарианиди умер в Москве. Ему было 84 года.
Самый успешный возраст
Каспийское море купалось в оранжевых красках, когда шасси самолета Туркменских Авиалиний оторвались от земли. Золотом сверкала рябь на воде. В тот момент, когда самолет подъезжал к терминалу, перед фронтальным стеклом кабины задрожал портрет Гурбангулы Бердымухамедова. Аркадаг, защитник, не покидал нас даже в воздухе, вероятно, чтобы напомнить нам о том, кого следует благодарить за необычайно дешевые рейсы. Внутренние рейсы в Туркменистане, пожалуй, самые дешевые в мире. Билет в любой конец внутри страны обойдется вам не более пары сотен крон.
Когда я увидела световое отражение в Каспийском море, стало понятно, почему русские окрестили город Красноводском, «городом красной воды». Основанная ими в 1869 г. крепость служила отправной точкой военных кампаний против Хивы и проживавших на территории Туркмении диких племен. В наши дни это наименее туркменский город во всей стране, чье население в основном состоит из прибывших с севера русских, армян и азербайджанцев, перекочевавших сюда с противоположной стороны Каспийского моря.
В 1993 г., всего через два года после обретения независимости, город получил новое название – Туркменбаши, – словно президент решил показать, кто именно принимает решение за все нетуркменское население. Бердымухамедов предпочел оставить имя своего предшественника в качестве названия города.
Когда я оказалась перед мраморным фасадом аэропорта, ко мне подошел живой, худенький мальчик лет 12–13, представившись моим шофером. Семенящей походкой я поспешила за ним к обветшавшему «мерседесу». К счастью, за рулем сидел его отец.
Пока мы проезжали через центр, отец и сын пребывали в благоговейном молчании. Центр города окружала цепочка невысоких коричневых горных хребтов. Вокруг возвышались постройки советских времен, выкрашенные в яркие цвета и напичканные спутниковыми антеннами. По тротуарам на высоких каблуках ходили молодые девушки, одетые в плотно облегающие короткие юбки.
Едва только мы выехали из центра, отец с сыном вдруг разговорились. Они говорили без умолку, в основном о том, что приходится много работать, а времени на отпуск нет, что летом не получается даже пойти искупаться, хотя живут они у самого пляжа, и что все, чем приходится заниматься, это работа и еще раз работа, тяжелая работа, без конца и края. Без какой-либо паузы или естественного перехода сын вдруг заговорил о том, как хорошо живется в Туркменистане.
– Здесь все бесплатно, – похвастался он. – Соль бесплатно, газ и вода бесплатно, даже бензин почти бесплатный, и все благодаря нашему президенту.
– Если все бесплатно, почему же вы так много рабо таете?
– Потому что мало зарабатываем, – объяснил мальчик. – Получается максимум триста долларов в месяц, из которых 75 % уходит на питание. Так как мы мало зарабатываем, то покупаем все в кредит: крупные вещи, например машины, и всякую мелочь, такую как хлеб и молоко. Получив зарплату, погашаем кредит, а затем берем новый.
Когда мы въехали на полуостров, где я должна была провести свою последнюю ночь в Туркменистане, дырявая советская дорога сменилась современной роскошной трассой. Теперь в нашем распоряжении оказалось семь-восемь полос. «Добро пожаловать в международную туристическую зону Аваза!» – сверкала надпись на огромном плакате. На горизонте виднелось несколько десятков сверкающих небоскребов. В окнах квартир отражался розовый закат. На мгновение у меня вдруг возникло впечатление, будто я нахожусь в Дубае. Но только на мгновение.
Ничто в мире не имеет вид столь заброшенный, как курорт вне сезона. Чтобы попасть в холл гостиницы нефтяников, мне пришлось использовать вход с торца, потому что вне сезона вращающаяся дверь оказалась закрытой. Вестибюль украшали сусальное золото и мрамор. Сонный портье выдал мне ключ от моей комнаты. Здесь я оказалась единственной гостьей.
– У вас есть Интернет? – с надеждой спросила я, разглядев на сверкающем фасаде пять многообещающих звездочек.
– Нет, такие новшества есть только в Ашхабаде, – ответил портье, подавляя зевок.
При выходе из холла мне не удалось встретить ни одного человека, кроме одинокого охранника, расхаживавшего вокруг гигантских гостиничных зданий. Все вокруг выглядело аккуратно, пребывало в хорошем состоянии: фасады блестели, а трава была скошена с военной точностью. Кроме того, щедрая восьмиполосная магистраль была пустынной, если не считать медленно проехавших мимо одной-двух полицейских машин.
Внизу на пристани стояла сгорбленная старуха с взъерошенными седыми волосами и удила рыбу. У ее ног барахталась небольшая кучка рыбешек.
Я поздоровалась. Она ничего не ответила, даже не подняв головы.
– Они кусаются? – громко спросила я.
Старуха хмыкнула, бросив на меня быстрый взгляд, что могло означать и да, и нет. Ее глаза были такими же матовыми, как и у выловленных ею рыб. Я спустилась вниз к находящемуся всего в нескольких метрах небольшому гостиничному пляжу, который был полон острых камней. По глади воды плавала тонкая пленка нефти. Слева открывался вид на нефтеперерабатывающий завод и самый крупный порт в регионе.
Курортная зона Аваза – самый престижный проект Гурбангулы Бердымухамедова. Кажется, все уже позабыли о том, что на самом деле автором идеи был Туркменбаши. Уже через год после смерти Туркменбаши в 2007 г., Бердымухамедову удалось реализовать грандиозные планы своего предшественника. Сотни загородных домов и земельных наделов на полуострове, находившихся за пределами центра, быстро и безо всяких сантиментов стерли с лица земли, чтобы дать возможность французским инженерам из фирмы «Bouygues» приступить к работе. Сегодня здесь насчитывается более 30 устремленных ввысь небоскребов. Вероятно, для каждого из них предусматривался свой особый стиль, однако по внутреннему интерьеру они настолько идентичны, что их можно перепутать друг с другом. Объект строился с твердым убеждением, что тотчас по завершении строительства сюда тут же должны съехаться гости. Если верить опубликованной в Википедии оптимистичной статье, стратегия должна была принести успех: «Tourists are attracted by excellent infrastructure. Near the city of Turkmenbashi situated a modern international airport, it is considered one of the best in Turkmenistan. The roads in the resort are perfect, and from year to year, the situation is only getting better». [ «Превосходная инфраструктура является привлекательной для туристов. Рядом с городом Туркменбаши расположен современный международный аэропорт, который считается одним из лучших в Туркменистане. Дороги, ведущие к курорту, идеальны, и ситуация улучшается из года в год.»]
Однако даже на сегодняшний день отсутствие гостей все так же бросается в глаза, и большинство гостиниц пустуют даже в сезон. Немногие туркмены способны выложить несколько сотен крон в сутки[7 - Одна норвежская крона составляет приблизительно 8 российских рублей. – Примеч. пер.] за гостиницу, хотя по нашим меркам это недорого. А те немногие, которые могут себе это позволить, предпочитают проводить летние недели на широких песчаных пляжах Турции.
Чтобы сделать Авазу более привлекательной для иностранцев, власти планируют пристроить к ней два искусственных острова, используя модель Дубая, и сделать ее безвизовой зоной для некоторых национальностей. Однако не совсем ясно, кому по душе такое удовольствие – пребывая в заточении на курорте из асфальта и мрамора, наслаждаться советским сервисом, плохим питанием и отсутствием Интернета?
К настоящему времени туркменские власти успели инвестировать в этот проект более полумиллиарда долларов, запланировав в дальнейшем строительство 30 гостиниц.
Вне сезона рестораны были закрыты, поэтому мне пришлось вернуться в гостиницу нефтяников. Обеденный зал был украшен как на свадьбу. Перелистывая меню толщиной с телефонную книгу, я почувствовала, что проголодалось. Выбор был заманчивым, кухня предлагала выбор из 20 рыбных и еще большего количества мясных блюд.
– Мне, пожалуйста, осетрину с икрой под соусом из белого вина, – попросила я.
– Осетрины нет, – безропотным тоном ответила официантка.
– Тогда, пожалуйста, лосося в соевом соусе.
– К сожалению, лосося тоже нет, – прошептала официантка.
– А что у вас есть?
Официантка со смиренным видом взяла меню и мечтательно полистала взад и вперед. Наконец она указала на рыбу в самом конце меню.
– Тогда вот это и, пожалуйста, стакан белого вина. В конце концов, это мой последний день в Туркменистане.
– Вина у нас нет, но вы можете пойти в бар.
– В таком случае принесите бутылку минеральной воды с газом.
– У нас только без газа.
– Тогда принесите без.
Я бесцельно пролистала все меню, не вполне осознавая, что я там пытаюсь найти. Десертное меню было таким же необъятным, как и винная карта.
– А лед в кубиках у вас есть?
Ответа не было. Подняв голову, я увидела, что в зале я осталась одна.
Почистив зубы, я встала у окна с панорамным видом, глядя вниз на рябь морских волн, плескавшихся в свете прожектора. Мои три недели в Абсурдистане подходили к концу, и я была выжата как лимон. Четко следуя заданной программе, в течение трех недель мне пришлось помотаться туда-обратно, несколько раз пересечь пустыню, засыпать под рев верблюдов, облететь всю страну вдоль и поперек, проглотить множество отвратительных завтраков и спасти от гибели несколько горшков с прокисшим верблюжьим молоком.
Имея пятимиллионное население и будучи четвертой в мире по величине газовой экономикой, Туркменистан обладал всеми возможностями для успешной самореализации, однако до сих пор им удавались только громкие слова. Туркменбаши вел страну курсом в великую эру обновления и далее в Золотой век. Бердымухамедов, или, как его здесь величают, Защитник, приложил и свои усилия для того, чтобы привести страну к эпохе великого перерождения. По мнению властей, достижение великой цели было уже не за горами: в 2012 г. государственными СМИ – а, как уже было ранее отмечено, других средств информации здесь нет – было объявлено о том, что Туркменистан движется к эпохе великого процветания.
На самом деле куда уж дальше.
В пограничной зоне
Водитель, перевозивший меня из Туркменбаши в Казахстан через небольшую, запруженную машинами границу, признался мне, что собирается эмигрировать.
– Моя жена с ребенком уже там, я к ним тоже перееду, как только оформлю документы.
– Куда?
– Туда, в Казахстан.
Дорога, по которой мы ехали, была в таком жутком состоянии, что проще было проехать по оставленным в песке колеям от машинных колес. Наш путь лежал мимо разрушенных промышленных городов, заброшенных деревень с разбитыми окнами и ржавыми фасадами призрачных домов. Почти все казахи, проживавшие в Туркменистане в советские времена, перебрались на другую сторону границы, в Казахстан. Более половины россиян вернулись в Россию. Из оставшихся почти все – туркмены.
Поездка на машине заняла без малого четыре часа. Пару раз мы обгоняли встретившийся на пути иранский или турецкий грузовой автомобиль, однако по большей части мы были в пустыне совершенно одни. Шофер от скуки попросил меня угадать его возраст. Из вежливости я назвала цифру «45».
– Тридцать три, – кисло ответил он.
И тут внезапно меня накрыла паранойя, как это было в первые дни моего пребывания в Ашхабаде. А что, если они узнают, что я солгала в своем заявлении на получение визы? А вдруг меня арестуют на границе и бросят в одну из пресловутых туркменских тюрем? До ближайшего посольства Норвегии множество сотен километров, да и на помощь единственного норвежского представителя компании Statoil в Ашхабаде тоже вряд ли стоит рассчитывать.
После нескольких часов езды по песку с его песчанками и заброшенными промышленными зданиями прямо перед нами из пыли показался сверкающий золотой купол: граница между Туркменистаном и Казахстаном. Обычно водители подъезжают к ближайшему казахскому городку, лежащему по ту сторону границы, но по непонятным причинам именно в тот день это оказалось невозможным. Попрощавшись с водителем турагентства, я нерешительно направилась к зданию. Солдат указал на стопку бланков. Я не успела даже прикоснуться к одной из них, как ко мне вдруг бросился мой шофер и, вырвав паспорт из моих рук, в бешеном темпе заполнил все формы. Проделав это, он поспешил обратно к машине, поэтому мне даже не удалось его отблагодарить.
Впервые за всю поездку я была предоставлена самой себе.
Я подбежала к первому попавшемуся работнику, вручив ему заявление и паспорт. Солдат скептически взглянул на декларацию, заполненную на туркменском языке:
– Сами заполняли?
– Нет, – ответила я, не имея ни малейшего понятия о том, что в ней отметил мой шофер.
– Вам нужно было самостоятельно заполнить декларацию, – стал поучать меня солдат. – У нас имеются бланки и на русском, и на английском языке, – сказал он перед тем, как удалиться вместе с моим паспортом и заполненной водителем формой.
Меня попросили перейти в соседнюю комнату для таможенного досмотра, где за стойками сидело множество солдат, таможенников и охранников, игравших со своими сотовыми телефонами. Так как я оказалась единственной, кто в тот день пересекал границу в послеобеденное время, то внимание всех было приковано ко мне. Мой чемодан открыли, принявшись тщательно исследовать содержимое, от трусов до колготок. Какой-то солдат начал просматривать все снимки на моей камере. Другой занялся мобильником. Третий проверял мой iPad.
– Чем вы занимаетесь в Туркменистане? – спросил один из солдат.
– Туризм, – ответила я.
– Где работаете?
– Я студентка университета в Осло.
И хотя это было полуправдой, но и ложью тоже не было.
– Что изучаете?
– Язык.
– А на каком семестре?
– На шестом, – солгала я.
– А почему у вас с собой курс казахского языка? – крикнул солдат, просматривавший мой чемодан. – На что вам казахский?
– Мне не удалось найти курсы туркменского, – попыталась я защититься.
– Да, но зачем вы изучаете казахский?
После того как солдат просмотрел все мои фотографии, из конторы вышел пожилой человек в синей форме. Произнеся что-то на туркменском, он пошел обратно, предварительно изъяв у меня сотовый телефон и фотокамеру. Теперь меня допрашивал уже другой человек в синей униформе:
– Зачем вы приехали в Туркменистан?
– Посмотреть страну. Я туристка.
– Где работаете?
– Я студентка университета в Осло.
– Что изучаете?
– Язык.
– На каком семестре?
– На шестом.
– Сколько стоит килограмм мяса в Норвегии?
– Простите?
Я назвала цифру наобум. Тут оживился пограничник:
– А как насчет молока? А хлеб? А сигареты?
– Все очень, очень дорого, – с серьезностью сказала я.
Теперь нас уже окружало несколько солдат, и на меня отовсюду сыпались вопросы. А бензин? Квартира? Автомобиль? Дом? Килограмм масла? Яйца? Сахар? Соль? Электроэнергия?
Наконец вернулся пожилой человек в синем и торжественно вручил мне мой телефон и фотоаппарат.
– Все в полном порядке, – похвалил он. Это означало, что он не нашел у меня компрометирующих фотографий президента, безжизненно лежащего на песке ипподрома.
Еще один штамп, и вот я уже стою, вдыхая в легкие холодный вечерний воздух. Сквозь прутья колючей проволоки виднеется казахский пограничный пункт.
Солдат в последний раз проверяет мой паспорт.
Меня пропускают.
– На другой стороне вас ждет шофер? – кричит мне вслед какой-то солдат.
– Нет, я одна, – отвечаю я.
Ветер играет моими волосами. Я чувствую себя свободной.
– До ближайшего города три часа езды, – предупреждает меня солдат.
– Я знаю, – отвечаю я. – Возьму такси.
Солдат смеется:
– На другой стороне нет никакого такси. Там вообще ничего нет!
Оазис суши и банкоматов
Ничейная территория между Туркменистаном и Казахстаном оказалась значительно больше, чем это представлялось изначально. На голубом небе сверкало солнце, но в воздухе пустыни еще чувствовалось дыхание зимы. За забором из колючей проволоки во все стороны света простиралась коричневая бесплодная земля. За исключением двух пограничных пунктов здесь не было ни построек, ни людей, а только волки, черепахи и километры плохо обслуживаемых шоссе в советском стиле.
На полдороге меня обогнал грузовик. Что ж, по крайней мере не одна я сегодня пытаюсь перейти границу. Водитель притормозил и предложил подбросить меня последние сто метров. Едва я забралась в кабину и закрыла за собой дверь, как он тут же стал жаловаться.
– Да они все там к черту ненормальные! – выругался он и выматерился по-русски, размахивая в воздухе толстой бумажной пачкой. Это был казах, которому приходилось пересекать границу по многу раз за месяц. – Каждый раз то же самое – что при въезде, что при выезде. Когда мы были частью Союза, никому и в голову бы не пришло проводить границу между Казахстаном и Туркменистаном, никогда никого не останавливали, все спокойно проезжали. А теперь проверяют каждый клочок бумаги!
В советские времена (по крайней мере, в теории) все граждане имели право свободно передвигаться вдоль и поперек по всей огромной империи – от Таллина на западе до Владивостока на востоке. Пограничные посты появились уже после обретения странами независимости в 1991 г. В то время как Европа за последние несколько десятилетий пошла в противоположном направлении – к свободе передвижения без паспортов и открытым границам, – Центральная Азия выстроила сотни новых пограничных постов. Сегодня тысячи солдат, офицеров и таможенников занимаются охраной границ, отмененных Сталиным еще в 1920-х и 1930-х годах. Люди, которые прежде, не задумываясь, могли пересекать эти невидимые границы, теперь вынуждены проходить бесконечные допросы, заполнять длинные формы и подвергаться нахальным проверкам багажа, перед тем как им дозволяют проходить через баррикады из колючей проволоки, если повезет, конечно.
К счастью, в Казахстан было пробраться легче, чем покинуть Туркменистан. Офицеры казахского паспортного контроля оказались более дружелюбными и профессиональными: всего за пару минут мои документы были готовы и виза заверена печатью.
– Здесь где-нибудь есть такси? – спросила я с надеждой.
– Такси? Здесь? – Молодой пограничник сделал большие глаза. – Да вы вообще понимаете, сколько отсюда до ближайшего города?
– К сожалению, да.
Охранник снял фуражку и почесал затылок.
– Там, снаружи, стоит несколько грузовиков, – сказал он. – Может быть, вас кто-нибудь подбросит. Подождите минутку, я спрошу.
Он исчез в спартанском кабинете, а я осталась на месте с проштампованным паспортом в руке, но временно пришвартованная к линии старта. К счастью, молодой охранник вскоре вернулся:
– Даймару тоже нужно в Актау. Он здесь работает и сможет вас подвезти. Но вначале мы хотели бы пригласить вас с нами отобедать.
Пограничники всегда завтракали, обедали и ужинали в подвале, где нас уже поджидали две пожилые дамы материнского вида, в кружевных фартуках и белых платочках. Несколько десятков мужчин с большим аппетитом хлебали пересоленный мясной суп. Реками разливался чай.
– А у вас в Норвегии есть король? – спросил меня старший пограничник.
Я кивнула.
– Это он все решает?
Я объяснила, что король ничего не решает – этим занимаются политики.
– Но он хоть что-то решает? – возразил седой мужчина. – Зачем тогда вообще нужен король?
– Это важный символ, – ответила я. – И к тому же народ его любит.
Седовласый непонимающе покачал головой, словно хотел выразить жалость к королю. Мой сосед, мужчина лет пятидесяти, прищурился и заговорщически ко мне наклонился:
– А в Норвегии много негров? – Он буквально вздрогнул, произнося запретное слово, начинающееся с буквы «н».
– Не очень, – ответила я.
– Это хорошо, – одобрительно кивнул он.
– Но, к примеру, есть пакистанцы, – уточнила я.
– Фу, пакистанцы – это нехорошо, – сказал он, поморщившись. – И китайцы тоже нехорошо, – добавил он скорее для себя.
Какое-то время было слышно лишь чавканье от нескольких десятков ложек, подносившихся ко ртам. Всего несколько сотен метров пути, но здесь все уже совсем по-другому. Окружавшие меня лица отличались от европеизированных туркменов, вид у них был более монгольский – узкие глаза и широкие круглые щеки. Тон голоса серьезнее и свободнее. Даже у супа был другой вкус.
А вот зеленый чай был абсолютно такой же. И дороги. Первые часы езды по казахским дорогам напоминали последние часы по туркменским. Это все та же дорога, проложенная советскими инженерами задолго до появления пограничных постов. По-видимому, пограничная зона между Туркменистаном и Казахстаном не была для этих стран приоритетом, поэтому довольно большой отрезок первых километров асфальта находился в таком ужасном состоянии, что нам то и дело приходилось петлять, дабы не угодить в яму. Однако на всей дороге мы были одни. По обе стороны асфальтированного пути простиралась плоская бесцветная пустыня.
– Этого волка я вчера убил, – сказал Даймар, указывая на свисавший с бокового зеркала хвост.
– Подстрелил?
– Нет, машиной задавил! Он пытался бежать, но я его все равно догнал. Приду домой и покажу соседям его хвост, они подарок мне подарят или деньги дадут. У нас каждый, убивший волка, получает щедрое вознаграждение. Здесь их слишком много – прямо чума какая-то.
После этого Даймар приступает к жалобам на казахского президента. Те немногие, кто осмелился критиковать президента на туркменской стороне границы, говорили тихо вне зависимости от того, в какой бы глуши мы ни находились. А Даймар просто говорил все, что взбредет в голову, даже не дожидаясь моих вопросов:
– Да уж засиделся, правит с 1989 года, – кричал он. – Назарбаев боится, что ему придет кто-то на смену, – в этом-то все и дело. Я больше не голосую, это просто чушь полнейшая. Вся система коррумпирована. Нам, обычным людям, платят слишком мало, всего по 300–400 долларов в месяц. На такие деньги не проживешь.
– А вы иногда принимаете подарки от тех, кто пересекает границу?
– Конечно нет! – Он усмехнулся. – Я не такой.
По данным, приведенным в списке ежегодно выпускаемом организацией Transparency International, Казахстан наименее коррумпированная страна из всех постсоветских государств Центральной Азии, но на самом деле это больше говорит не о самом Казахстане, а о его соседях. Даже несмотря на такую статистику, страна находится в самом низу списка, на 13-м месте после России, под номером 140 из 177 стран. Казахстан, представляющий на сегодняшний день крупнейшую в регионе экономику, подобно Туркменистану, обладает крупными залежами нефти и газа. Казахстан уже давно считается самой демократичной страной на данной территории, но опять же это говорит скорее о режимах соседних стран, чем о самом Казахстане. Президент Нурсултан Назарбаев правит страной с 1989 г. после назначения Горбачевым, не проявляя ни малейших признаков желания уйти в отставку. Отсутствие реальной политической оппозиции сделало его правление в последние годы более авторитарным и самодержавным. В стране подавляется свобода слова: только в прошлом году здесь было закрыто несколько газет и интернет-сайтов. Но тем не менее, по сравнению с Туркменистаном, Казахстан выглядит как оплот свободы.
У Даймара зазвонил телефон.
– Это ты, дорогая? Мне очень жаль, но вечером ускользнуть не получится. Да, я знаю, что обещал прийти домой, но придется поработать – еще много чего нужно закончить. До завтра, привет детям!
Едва он успел повесить трубку, как раздался новый звонок.
– Да, киса, я иду. Нет, я тебе вчера не звонил. Да, я знаю, что обещал звонить каждый день, но вчера не было связи, такое иногда бывает, сама знаешь. Киса, через час буду. Раньше не смогу, не успею. Да, еду прямо к тебе.
Даймар театрально вздохнул и подмигнул мне:
– Бабы... Хуже, чем цирк.
Когда мы наконец добрались до Актау, он припарковался далеко за городом, в жилом районе с высотками, и нам пришлось ловить такси, чтобы ехать в центр. Он пояснил, что ему не хотелось бы, чтобы его друзья увидели машину и узнали, что он уже в городе. Он хотел провести свободный вечер «без геморроя». Перед тем как отправиться в гости к подруге, которая каждые пять минут названивала ему, чтобы убедиться, что он уже выехал, Даймар подвез меня к крупному универмагу в центре города.
Центр Актау возник как откровение, как мираж, как оазис западной культуры. Меня здесь встречали известные бренды. Магазины кишели людьми в современных джинсах, мини-юбках, кожаных куртках, на высоких каблуках, в кроссовках. Из динамиков разливался последний хит Адель. В углу я наткнулась на целый ряд банкоматов. Засунув карточку в один из них, я нажала на кнопку 30 000 тенге, что равняется приблизительно 1000 норвежских крон. Словно под воздействием магического заклинания, машина стала отсчитывать деньги.
В меню находившегося на первом этаже ресторана были суши и итальянская паста. Я заказала сразу оба блюда. Один из официантов принес мне код для соединения с Интернетом, и, словно по мановению волшебной палочки, открылись вдруг все запрещенные в Туркменистане страницы: Twitter, Facebook, Youtube. Балуя себя маки-роллами с равиоли, я читала обновления новостей на страницах своих друзей и знакомых на Facebook. Одна подруга подстриглась. Страничка профиля моего парня оповещала о его статусе: «свободен». У бывшей одноклассницы родился ребенок. По фотографиям людей в солнцезащитных очках на свежем воздухе стало ясно, что в Осло наступила весна. Путешественникам эпохи Интернета редко удается психологически отдалиться от дома. Даже в Туркменистане, где Интернет только начал завоевывать свои позиции, у меня была возможность время от времени читать норвежские газеты онлайн. А теперь я все это поглощала в один присест.
Сейчас с прессой моей страны меня разделяет лишь нажатие клавиши, но не за горами и те времена, когда все мировое население будет разгуливать в джинсах Сделано в Китае. Вопреки тому что вокруг были чужие лица с монгольскими чертами, я больше не чувствовала себя вдалеке от дома. Окружение было привычным, а система – понятной.
Именно здесь, в идентичной западной культурной среде, характер Туркменистана предстал передо мной в более ясном свете: страна стояла за пределами рыночной экономики. Несмотря на то что коммунизм больше не был руководящей идеологией, а серые бетонные блоки сменили мраморные здания, экономика по-прежнему оставалась герметично закупоренной и не менее тяжеловесной, чем во времена советской власти. Западные бренды – редкость, а о какой-либо конкурентоспособности не могло быть и речи, не говоря уже о свободной.