Саади Ширази
Биография Саади традиционно делится на три периода: с 1205 по 1226 - это т.н. школьный период, с 1226 по 1256 - время скитаний, с 1256 по 1291 - т.н. шейхский период.
Саади – настоящее имя - Муслихиддин Абу Мухаммед Абдаллах ибн Мушрифаддин. Три равных периода по тридцать лет составили его жизнь – школьный скитальческий, шейхский, а знания и странствования помогли стать «мужем истины». Прозвище «Саади» произошло от имени фарсского князя Саада ибн - Зенги, при дворе которого служил муллой рано умерший отец поэта. Атабек принял участие в судьбе сироты. Когда тот подрос, отправил его в Багдад учиться.
Ученый без трудов — дерево без плодов.
Учился Саади в Багдаде в медресе «Низамийе». Помимо этого, юноша много учился у суфийских шейхов, проникался их аскетическими идеалами, стал членом суфийского братства. На всю жизнь он остался верен своим учителям и их идеям. Стихи Саади начал писать рано. В 1226 году его наставник Саад ибн - Зенги был убит при нашествии татаро - монголов. Саади бежал в одежде дервиша и на тридцать лет покинул родину.
С 1226 по 1255 год он путешествовал по мусульманским странам – от Индии до Марокко.
Приключения его начались в Индии, где он попал в плен к огнепоклонникам. Чтобы выжить, он принял их веру. Но как только подвернулся удобный случай, бежал, убив камнем охранника.
В Дамаске и Баальбеке ему, как знатоку арабского языка, предложили стать муллой – проповедником. Но охота к перемене мест заставила его уйти. Уединившись в пустыне под Иерусалимом, он, было, предался святой жизни, но был схвачен крестоносцами и отправлен на сирийское побережье, где в Триполи был вынужден в кандалах рыть окопы для крепости. Там его увидел один знакомый ростовщик из Алеппо и выкупил за 19 золотых динаров. Свободным Саади был лишь по пути от стен крепости до дома ростовщика. На правах «хозяина» тот тут же женил поэта на своей безобразной и сварливой дочери. От «радостей семейной жизни» Саади сбежал в Северную Африку, затем оставил и её и, пройдя всю Малую Азию, опять очутился в родном Ширазе в 1256 году Здесь Саади стал вести уединенную жизнь, посвятив себя литературному творчеству. В течение 2-х лет он создал прославившие его в веках произведения «Бустан» и «Гулистан». Обе эти поэмы он посвятил Абу-Бекру.
«Бустан» (Плодовый сад) – поэма из 9 глав, каждая из которых содержит рассказы, притчи и философские рассуждения, иллюстрирующие сентенции автора по поводу того, каким должен быть идеальный правитель. Саади призывает правителей быть гуманными к своим подданным и следить, чтобы лучшие качества проявляли и люди из его окружения – чиновники, слуги и военачальники, иначе его великодушие и доброта принесут только вред. Эти размышления проиллюстрированы примерами в виде рассказов и притчей.
«Гулистан» (Розовый сад) состоит из 8 глав – аспектов житейской мудрости. Эти главы – о жизни царей, о нравах дервишей о преимуществах довольства малым, о преимуществах молчания, о любви, о молодости, о влиянии воспитания, о правилах общения. Главы содержат рассказы, написанные прозой и саджем (рифмованной прозой), и заканчиваются стихотворными вставками. Рассказы и приключения взяты из жизни Саади, его путешествий и наблюдений. Эта веселая и поучительная книга служит и школьным учебником, и книгой развлекательного чтения, в ней много остроумных парадоксов, замечаний и юмора. Ее задача – пробудить у людей стремление к мудрости и здравому смыслу как основе жизни в обществе.
Последние годы жизни поэта
Испытав на себе всю бренность земного существования Саади рекомендовал мирянам жить в мире, сознавая его превратность, и ежечасно быть готовым к потере земных благ.
После смерти Абу - Бекра в 1260 году в княжестве сменилось шесть атабеков, а с 1284 года Шираз попал под власть ильханов Ирана, и вновь воцарилась смута.
С 1284 по 1290 гг. Саади написал большое количество лирических стихов на персидском и арабском. Также он писал трактаты в прозе («Книга наставлений»), авторство которых некоторыми исследователями ставится под сомнение.
Шейх Саади умер в Ширазе 9 декабря 1292 года. «Без даров иду к тебе, Владыка! – сказал Саади. – Я по уши погряз в грехах своих, и у меня деяний нет благих… Я беден, но надежду я таю и верю в милость высшую твою».
На воротах, ведущих в сад, где находится гробница поэта, надпись: «Земля, в которой погребён Саади Ширази, источает запах любви.
Послесловие
Слава Саади в странах Азии безмерна. Он стал первым персидским поэтом, которого ещё в 17 веке узнали на Западе.
Собственный опыт странничества и размышлений о сущем, придавали произведениям этого персидского мыслителя ту меру просветленности, которая делала их одновременно мудрыми, прозрачными и изящными по форме. Поэмы «Булистан» и «Гулистан» были чрезвычайно популярны на Востоке, являя собой образец того, какой может быть эстетика жанра мудрых рассуждений как особого литературного направления. Это направление впоследствии стало весьма популярным в литературе персидской, тюркской и индийской. Европейцы познакомились с творчеством Саади в 17 в., его поэзией восхищался Гете. Гуманный характер творчества Саади, желание познать «меру вещей» и привить здравый смысл и сочувствие к ближним делает его произведения популярными и сегодня.
Высказывания и афоризмы Саади Ширази
- Люди рождаются только с чистой природой, и лишь потом отцы делают их иудеями, христианами или огнепоклонниками.
- Молчаливо сидящий в углу, прикусивши язык,
Лучше тех, кто язык за зубами держать не привык.
- Мудрец подобен лотку москательщика: молчаливо показывает он свои совершенства; а глупец как походный барабан: обладает громким голосом, а внутри пуст и ничтожен.
- Мужество — не в силе руки и не в искусстве владения мечом, мужество — в том, чтобы владеть собой и быть справедливым.
- Мускус — то, что обладает ароматом, а не то, о чем москательщик говорит, что это мускус.
- С невеждой о науках рассуждать — Что злак пшеничный в солончак бросать.
- С тем, кто свои заблужденья возвел в правоту, Лучше не спорь, нелегко исцелить слепоту. Сердце такого подобно кривому зерцалу: Все исказит и в ничто превратит красоту.
- Страшен нам укус того врага, что другом кажется среди людей.
- Тайны и друзьям поверять нельзя, Ибо у друзей тоже есть друзья. Старательно тайны свои береги, Сболтнешь — и тебя одолеют враги.
- Там, где нужна суровость, — мягкость неуместна... Мягкостью не сделаешь врага другом, а только увеличишь его притязания.
- Твой истинный друг, кто укажет в пути Препятствия все и поможет пройти. Льстецов причислять опасайся к друзьям. Тот истинный друг твой, кто честен и прям.
- Только терпеливый закончит дело, а торопливый упадет.
- Не милуй слабого врага, ибо, если он станет мощным, он тебя не помилует.
- Ты от зверей отличен слова даром — Но лучше зверь, коль ты болтаешь даром.
- Ученик, который учится без желания, — это птица без крыльев.
- Ученый без трудов — дерево без плодов.
- Не может покоя в стоянке найти, кто бросил товарищей в трудном пути.
- Не спрашивай друзей о своих недостатках — друзья о них умолчат. Лучше разузнай, что говорят о тебе враги.
- Никто не вечен в мире, все уйдет, Но вечно имя доброе живет.
- Подумав как следует, мысль излагай,
А стен без фундамента не воздвигай.
- Покуда человек не говорит, неведом дар его, порок сокрыт.
- Принимать совет врагов — ошибка, но выслушивать их нужно, чтобы поступить наоборот. Это и будет истинно правильный образ действия.
- Разумный властитель всегда терпелив, И гнева умеет сдержать он прилив.
- Свойство старости делать острее шипы и бледнее цветы жизни.
- Слабые руки увесистый меч не удержат, От слабодушных не ждите вы праведных дел.
- Не поддавайся на обман врага и не покупай славословий у льстеца; один расставил сеть хитрости, а другой раскрыл глотку жадности.
- Нежными словами и добротой можно на волоске вести слона.
- Не знает тот, кто клевету плетет, Что клевета потом его убьет.
- Коль нет зубов — хлеб разжуешь всегда, Коль хлеба нет — вот горшая беда!
- Кто вечно разжигать вражду людскую любит,
Того в конце концов его ж огонь погубит.
- Кто вспыльчиво руку заносит с мечом, Грызет тот, раскаявшись, руки потом.
- Кто доброе сеет — добро его плод, Кто злое посеет — злодейство пожнет.
- Кто злому поможет, тем самым, поверь, Он людям готовит немало потерь.
- Кто, опыт отринув, делами вершит — В грядущем немало увидит обид.
- Кто с глупой, порочной связался женой, Не с женщиной тот сочетался — с бедой.
- Лишь тот в совете — солнце, в битвах — лев, Кто разумом смирять умеет гнев.
- Ложь подобна тяжкому удару: если рана и заживет, рубец останется.
- Льстецов причислять опасайся к друзьям.
- Тот истинный друг твой, кто честен и прям.
- Если бы не власть желудка, ни одна птица не попала бы в силки охотника, да и сам охотник не ставил бы силков.
- Если мудрец попадает к глупцам, не должен он ждать от них почета, а если глупец болтовней своей победит мудреца, то нет в этом ничего удивительного, ибо камнем можно расколоть алмаз.
- Если мудрецу среди невоспитанных людей не удастся сказать слова, не удивляйся: звук лютни не слышен во время грохота барабана, а аромат амбры пропадает от вони чеснока.
- Если ты равнодушен к страданиям других, ты не заслуживаешь названия человека.
- Знать меру следует во всем, везде. Знать меру надо в дружбе и вражде.
- Из всех даров мира остается только доброе имя, и несчастен тот, кто не оставит даже этого.
- Коль вдруг муравьи сообща нападут,
Осилят и льва, как бы ни был он лют.
- Коль горе чужое тебя не заставит страдать, Возможно, ль тебя человеком тогда называть?
- Гнев сверх меры вызывает страх, а неумеренная ласка уменьшает к тебе уважение в людских глазах. Не будь настолько суров, чтобы всем надоесть, и настолько кроток, чтобы тебе дерзили.
|
В ночь разлуки с любимой мне завесы парча не нужна —
В темной опочивальне одинокая ночь так длинна.
Люди мудрые знают, как теряет свой ум одержимый.
У влюбленных безумцев впереди безнадежность одна.
Пусть не плод померанца — свою руку безумец порежет.
Зулейха невиновна, недостойна укоров она.
Чтобы старец суровый не утратил душевного мира,
Скрой лицо кисеею, ибо ты так нежна, так юна.
Ты подобна бутону белой розы, а нежностью стана —
Кипарису: так дивно ты гибка, и тонка, и стройна.
Нет, любой твоей речи я ни словом не стану перечить.
Без тебя нет мне жизни, без тебя мне и радость бедна.
Я всю ночь до рассвета просидел, своих глаз не смыкая,
К Сурайе устремляя блеск очей-близнецов из окна.
Ночь и светоч зажженный, — вместе радостно им до рассвета
Любоваться тобой, упиваться, не ведая сна.
Перед кем изолью свои жалобы? Ведь по закону
Шариата влюбленных — на тебе за убийство вина.
Ты похитила сердце обещаний коварной игрою…
Скажешь: племенем Са’да так разграблена вражья казна.
Не меня одного лишь — Саади — уничтожить ты можешь
Многих верных… Но сжалься! Ты ведь милостью дивной полна.
|
Мы живем в неверье, клятву нарушая то и знай.
Всемогущий! Это слово ты забвенью не предай!
Клятву верных нарушает и цены любви не знает
Низкий духом, кто средь верных оказался невзначай.
Если в день суда на выбор мне дадут, мол, что желаешь?
Я скажу: подругу дайте! Вам отдам небесный рай.
Пусть расстанусь с головою, но любви останусь верным,
Даже в час, когда над миром грянет ангела карнай.
Умирал я, но здоровым стал, едва пришла подруга.
Врач! Подобным мне — недужным — ты бальзама не давай!
Болен я. Но ты явилась и болезни удивилась.
Исцели меня, вопросов праздных мне не задавай!
Ветерок, что веет в пуще, позабудет луг цветущий,
Если кос твоих коснется благовонных, словно май.
И зубами изумленья разум свой укусит палец,
Если ты с лица откинешь кисеи летучий край.
Мне отрада пред тобою пламенеть, сгорать свечою.
Не гаси меня до срока, с головы до ног сжигай!
Не для глаз недальновидных красота, но ты, о мудрый,
Кисти самого аллаха след в ней тайный различай.
Взоры всех к тебе стремятся, но любовь и откровенье
Не для низких себялюбцев, не для наглых черных стай.
Ты у Саади, о верный, научись живому чувству,
На своей могиле бедной мандрагоры насаждай.
Темным душам недоступны все восторги опьяненья,
Прочь уйди, советчик трезвый, в пьянстве нас не упрекай.
|
|
|
|
|
Терпенье и вожделенье выходят из берегов.
Ты к страсти полна презренья, но я, увы, не таков.
Сочувствия полным взглядом хоть раз на меня взгляни,
Чтоб не был я жалким нищим в чертоге царских пиров.
Владыка жестокосердный рабов несчастных казнит,
Но есть ведь предел терпенья и в душах его рабов.
Я жизни своей не мыслю, любимая, без тебя,
Как жить одному, без друга, средь низменных и врагов?
Когда умру, будет поздно рыдать, взывать надо мной.
Не оживить слезами убитых стужей ростков.
Моих скорбей и страданий словами не описать,
Поймешь, когда возвратишься, увидишь сама — без слов.
Дервиш богатствами духа владеет, а не казной.
Вернись! Возьми мою душу, служить я тебе готов!
О небо, продли подруге сиянье жизни ее,
Чтоб никогда не расстались мы в темной дали веков.
В глазах Красоты презренны богатство и блеск владык
И доблесть, и подвиг верных, как ни был бы подвиг суров.
Но если бы покрывало упало с лица Лейли, —
Врагов Меджнуна убило б сиянье ее зрачков.
Внемли, Саади, каламу своей счастливой судьбы
И, что ни даст, не сгибайся под ношей ее даров!
|
Я нестерпимо жажду, кравчий! Скорей наполни чашу нам
И угости меня сначала, потом отдай ее друзьям.
Объятый сладостными снами, ходил я долго между вами.
Но расставаяся с друзьями: «Прощайте», — молвил прежним снам.
Перед мечетью проходила она, и сердце позабыло
Священные михраба своды, подобные ее бровям.
Я не онагр степной, не ранен, ничьей петлей не заарканен,
Но от стрелы ее крылатой по вольным не уйду степям.
Я некогда испил блаженство с той, что зовется Совершенство…
Так рыба на песке, в мученьях, тоскует по морским волнам.
До пояса не доставал мне ручей, и я пренебрегал им;
Теперь он бурным и бездонным вдруг уподобился морям.
И я тону… Когда ж судьбою я буду выброшен на берег, —
О грозном океанском смерче в слезах поведаю я вам.
И вероломным я не стану, и не пожалуюсь хакану,
Что я сражен ее очами, подобно вражеским мечам.
Я кровью сердца истекаю, от ревности изнемогаю,
Так бедный страж дворца рыдает, певцам внимая по ночам.
О Саади, беги неверной! Увы… Ты на крючке, как рыба, —
Она тебя на берег тянет; к ней — волей — не идешь ты сам.
|
|
В зерцале сердца отражен прекрасный образ твой,
Зерцало чисто, дивный лик пленяет красотой.
Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,
В глазах блистающих твоих искрится дух живой.
Воображение людей тобой поражено,
И говорливый мой язык немеет пред тобой.
Освобождает из петли главу степная лань,
Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей.
Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,
Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.
Но жаловаться не могу я людям на тебя,
Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.
Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,
Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей.
Будь неприступной, будь всегда, как крепость в высоте,
Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой.
Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!
Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой.
Пусть в твой благоуханный сад войдет лишь Саади!
И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой.
|
Коль спокойно ты будешь на муки страдальца взирать —
Не могу я свой мир и душевный покой отстоять.
Красоту свою гордую видишь ты в зеркале мира —
Но пойми: что влюбленным приходится претерпевать!
О, приди! Наступила весна. Мы умчимся с тобою,
Бросим сад и в пустыне оставим других ночевать.
Почему над ручьем не шумишь ты густым кипарисом?
Кипарисом тебе подобает весь мир осенять.
Ты такой красотою сияешь, таким совершенством,
Что и красноречивым каламом их не описать.
Кто сказал, что смотреть я не должен на лик твой чудесный?
Стыдно годы прожить и лица твоего не видать.
Так тебя я люблю, что из рук твоих чашу любую
Я приму, пусть мне яд суждено в том напитке принять.
Я от горя в молчанье горю. Ты об этом не знаешь!
Ты не видишь: слеза на глазах моих блещет опять!
Ты ведь знал, Саади: твое сердце ограблено будет…
Как набегу разбоя грозящего противостать?
Но надежда мне брезжит теперь, что придет исцеленье.
Ночь уходит, глухая зима удаляется вспять.
|
|
|
|
|
Коль с лица покров летучий ты откинешь, моя луна,
Красотою твоею будет слава солнца посрамлена.
Сбить с пути аскета могут эти пламенные глаза,
А от глаз моих давно уж отогнали отраду сна.
И давно бразды рассудка уронила моя рука.
Я безумен. Мне святыня прежней истины не видна.
Но Меджнуна не избавит от мучений встреча с Лейли,
Изнуренному водянкой чаша полная не полна.
Тот не искренний влюбленный, кто не выпьет из милых рук
Чашу огненного яда вместо искристого вина.
Как жалка судьба лишенных человечности и любви!
Ведь любовь и человечность — неразрывная суть одна.
Принеси огня скорее и собрание озари!
А с пустых руин налога не потребует и казна.
Люди пьют вино надежды, но надежд они лишены.
Я не пью, душа любовью к ней навеки опьянена.
Саади в себе не волен, он захлестнут петлей любви,
Сбит стрелой, чьим жалом ярость Афросьяба сокрушена.
Встань, пойдем! Если ноша тебя утомила —
Пособит тебе наша надежная сила.
Не сидится на месте и нам без тебя,
Наше сердце в себе твою волю вместило.
Ты теперь сам с собой в поединок вступай! —
Наше войско давно уж оружье сложило.
Ведь судилище верных досель никому
Опьянение в грех и вину не вменило.
Идол мира мне преданности не явил, —
И раскаянье душу мою посетило.
Саади, кипариса верхушки достичь —
Ты ведь знал — самой длинной руки б не хватило!
|
В дни пиров та красавица сердце мое привлекла,
Кравчий, дай нам вина, чтобы песню она завела.
В ночь на пиршестве мудрых ты нас красотой озарила.
Тише! Чтобы кутилы не знали, за кем ты ушла!
Ты вчера пировала. Все видят — глаза твои томны.
Я от всех утаю, что со мною вино ты пила.
Ты красива лицом, голос твой мое сердце чарует,
Хорошо, что судьба тебе голос волшебный дала.
Взгляд турчанки — стрела, брови темные выгнуты луком.
Боже мой! Но откуда у ней эти лук и стрела?
Я — плененный орел, я сижу в этой клетке железной.
Дверцу клетки открой. И свои распахну я крыла!
Саади! Был проворен в полете, а в сети попался;
Кто же, кроме тебя, мог поймать его, словно орла?
* * *
О утренний ветер, когда долетишь до Шираза,
Друзьям передай этот свиток рыдающих строк.
Шепни им, что я одинок, что я гибну в изгнанье,
Как рыба, прибоем извергнутая на песок.
* * *
Если в рай после смерти меня поведут без тебя, —
Я закрою глаза, чтобы светлого рая не видеть.
Ведь в раю без тебя мне придется сгорать, как в аду,
Нет, аллах не захочет меня так жестоко обидеть!
* * *
Спросил я: «В чем вина моя, что ты не смотришь на меня?
Куда ушла твоя любовь и ласковость минувших лет?».
Она мне: «В зеркало взгляни, увидишь сам — ты сед и стар.
Тебе не свадебный наряд, а траурный приличен цвет».
|
|
|
|
|
Кто предан владыке — нарушит ли повиновенье?
И мяч пред чоуганом окажет ли сопротивленье?
Из лука бровей кипарис мой пускает стрелу,
Но верный от этой стрелы не отпрянет в смятенье.
Возьми мою руку! Беспомощен я пред тобой,
Обвей мою шею руками, полна сожаленья!
О, если бы тайны завеса открылась на миг —
Сады красоты увидал бы весь мир в восхищенье…
Все смертные пламенным взглядом твоим сражены,
И общего больше не слышно теперь осужденья.
Но той красоты, что я вижу в лице у тебя,
Не видит никто. В ней надежда и свет откровенья.
Сказал я врачу о беде моей. Врач отвечал:
«К устам ее нежным устами прильни на мгновенье».
Я молвил ему, что, наверно, от горя умру,
Что мне недоступно лекарство и нет исцеленья.
Разумные по наковальне не бьют кулаком,
А я обезумел. Ты — солнце. А я? — буду тенью!
Но тверд Саади, не боится укоров людских, —
Ведь капля дождя не боится морского волненья,
Кто истине предан, тот голову сложит в бою!
Лежит перед верным широкое поле сраженья.
Тяжесть печали сердце мое томит,
Пламя разлуки в сердце моем кипит.
Розы и гиацинты мне не забыть,
В памяти вечно смоль твоих кос блестит.
Яда мне горше стал без тебя шербет,
Дух мой надежда встречи с тобой живит.
На изголовье слезы я лью в ночи,
Днем — ожиданье в сердце моем горит.
Сотнею кубков пусть упоят меня,
В чаши отравы разлука их превратит.
Предан печалям, как палачам, Саади!
Не измени мне, иль пусть я буду убит!
* * *
Красавица и в рубище убогом,
И в бедности всех будет затмевать.
А той — уродине в парче и злате —
Покойников пристало обмывать.
* * *
Эй, пустомеля и болтун, как о любви ты смеешь петь?
Ведь стройно ты за жизнь свою десятка бейтов не связал!
Смотри, как в помыслах высок владыка слова Саади, —
Он пел любовь, одну любовь — земных владык не восхвалял.
* * *
Я хочу в уединенье до рассвета быть с тобой.
В неизвестности и тайне от врагов и от друзей…
За грехи да будет кара! Почему же за любовь
Вкруг меня все гуще злоба и гоненья все сильней?
|
О, если бы мне опять удалось увидеть тебя ценой любой,
На все времена до Судного дня я был бы доволен своей судьбой!
Но вьюк с моего верблюда упал… В туманную даль ушел караван.
Я брошен толпой вероломных друзей, что заняты были только собой.
Когда чужестранец в беду попадет, ему и чужой сострадает народ.
Друзья же обидели друга в пути, покинув его в пустыне глухой.
Надеюсь я — долгие дни пройдут, раскаянье тронет души друзей.
Я верю — придут они, друга найдут, измученные своею нуждой.
Ведь воля — о муж, — это воля твоя! Захочешь — воюй, захочешь — мирись.
Я волю свою давно зачеркнул — иду за тобой безвестной тропой.
А кто на чужбине осла завязил в трясине и сам свалился без сил,
Ты молви ему, что в сладостном сне увидит он край покинутый свой.
Ты счастья, ты радости ищешь себе. На образ красавицы этой взгляни!
А если взглянул — с отрадой простись, навеки забудь свой сон и покой.
Огнепоклонник, и христианин, и мусульманин — по вере своей, —
Молитвы возносят, но только мы, о пери, твоей пленены красотой!
Я прахом у ног ее пасть захотел. «Помедли! — она промолвила мне, —
Я не хочу, чтоб лежал ты в пыли и мучился вновь моей виной!»
Я гурию-деву увидел вчера, которая в сборище шумном друзей
Сказала возлюбленному своему, поникшему горестно головой:
«Желанья ты хочешь свои утолить? Ты больше ко встрече со мной не стремись!
Иль вовсе от воли своей откажись, тогда насладишься любовью со мной».
Коль сердце печаль свою в тайне хранит, то, кровью оно истекая, горит.
Не бойся предстать пред глазами врагов открыто, с израненною душой.
Пусть море мучений клокочет в тебе, но ты никому не жалуйся, друг,
Пока утешителя своего не встретишь ты здесь — на дороге земной.
О стройный, высокий мой кипарис, раскрой окрыленные веки свои,
Чтоб тайны покров над скорбью моей я снял пред тобой своею рукой!
Друзья говорят: «Саади! Почему ты так безрассудно любви предался?
Унизил ты гордость и славу свою пред этой невежественной толпой».
Мы в бедности, мы в униженье, друзья, и гордость, и славу свою утвердим!
Но каждый из нас — по воле своей — пусть выберет сам тот путь иль иной.
|
|
|
|
