Камол Худжанди
В романе «Дастан о женщине», как уже говорилось выше, Зоря Дановская упоминает поэтов Камоли Худжанди (умер в 1400 году), Алишера Навои (1441 — 1501), Сайидо из Насафа (умер в 1711). Нередко она обращается к стилю народной фольклорной поэзии, перерабатывая её краски и создавая свои собственные удивительные по красоте песни.
Камоли Худжанди, поэт XIV века, родным городом которого является Худжанд.
Этому городу в романе отведено совсем особое место. Город Худжанд (Ходжент - Ленинабад - Худжанд) – это родина одной из героинь романа, одной из женщин «С открытым лицом».
Можно только предположить, что почувствовали Зоря и её подруги, недавние студентки МГУ, ещё несколько дней назад пробегавшие по Моховой улице в центре Москвы, когда, попав в эту полную восточных тайн страну, обнаружили, что женщине здесь предписывается закрывать лицо.
Этому городу в романе посвящается одна из красивейших песен. Это «Песня о Ходженте».
Подобно своим средневековым предшественникам Зоря говорит о ремесленниках, прославивших город своим искусством далеко за его пределами благодаря караванным «шелковым» путям, которые проходили через него, по Ферганской долине. Традиции ремесел Ходжента известны «по всему свету»: тонкие шелковые нити, «прозрачные, как лунный свет ткани», изобретательно расшитые бисером, камнями, шелками богатые ходжентские тюбетейки, «узорные певучей звонкой меди колокольчики».
Она воспевает этот город, родину известных астрономов, математиков, врачей, историков, поэтов, музыкантов. Один из них Абумахмуд Худжанди — основатель местной астрономической школы.
«Соловьем Худжанда» называли в XIV веке Камоли Худжанди — автора знаменитых газелей.
Жанр шахрашуб присущ поэтам, которыми она не может не восхищаться. Этот жанр рассказа о ремесленниках, о мастерах, она использует в произведениях. Особенно в драматургии. Причем в произведениях, действие которых происходит в разных точках Земли и довольно далеко от Средней Азии. И совсем не на Востоке. Так она воспринимает жанр шахрашуб и проецирует с его помощью самые разнообразные композиции. Что поделаешь? Так её научил Восток. У Востока есть чему учиться и она не прекращает эту учебу вне стен Школы.
На страницах романа оживает притча – легенда о красоте, о страстной любви, о жестокости, о расплате и о благородстве простого охотника, защитника, воина. Легенда эта будто-бы родилась из древнего фольклора, но события, рассказанные в ней – в то же время – события недавнего прошлого, почти настоящего. Потому что не названная участница событий, почти уже не имеющая жизненных сил, сама слушает этот рассказ, обливаясь невидимыми никому слезами, и помутневшими от старости глазами вглядывается в тени прошлого так неожиданно возникающие перед ней.
Рассказ легенды сопровождается песней, слагаемой самой рассказчицей. Звуки и слова песни многократно усиливают впечатление от рассказа.
Строчки поэта Сайидо из Насафа Зоря помещает в рассказ о самой молоденькой героине. Эти строчки задают музыкальный тон этому рассказу, являются музыкальным ключом к нему.
Автор романа «Дастан о женщине» Зоря Дановская сплетает венок поклонения поэзии Востока: произведениям фольклора, памяти авторов, памяти их родины, памяти их произведениям.
Отдельные фрагменты романа в подтверждение этой мысли я привожу ниже.
В романе «Дастан о женщине», как уже говорилось выше, Зоря Дановская упоминает поэтов Камоли Худжанди (умер в 1400 году), Алишера Навои (1441 — 1501), Сайидо из Насафа (умер в 1711). Нередко она обращается к стилю народной фольклорной поэзии, перерабатывая её краски и создавая свои собственные удивительные по красоте песни.Камоли Худжанди, поэт XIV века, родным городом которого является Худжанд.Этому городу в романе отведено совсем особое место. Город Худжанд (Ходжент - Ленинабад - Худжанд) – это родина одной из героинь романа, одной из женщин «С открытым лицом».Можно только предположить, что почувствовали Зоря и её подруги, недавние студентки МГУ, ещё несколько дней назад пробегавшие по Моховой улице в центре Москвы, когда, попав в эту полную восточных тайн страну, обнаружили, что женщине здесь предписывается закрывать лицо.Этому городу в романе посвящается одна из красивейших песен. Это «Песня о Ходженте».Подобно своим средневековым предшественникам Зоря говорит о ремесленниках, прославивших город своим искусством далеко за его пределами благодаря караванным «шелковым» путям, которые проходили через него, по Ферганской долине. Традиции ремесел Ходжента известны «по всему свету»: тонкие шелковые нити, «прозрачные, как лунный свет ткани», изобретательно расшитые бисером, камнями, шелками богатые ходжентские тюбетейки, «узорные певучей звонкой меди колокольчики».Она воспевает этот город, родину известных астрономов, математиков, врачей, историков, поэтов, музыкантов. Один из них Абумахмуд Худжанди — основатель местной астрономической школы.«Соловьем Худжанда» называли в XIV веке Камоли Худжанди — автора знаменитых газелей. Жанр шахрашуб присущ поэтам, которыми она не может не восхищаться. Этот жанр рассказа о ремесленниках, о мастерах, она использует в произведениях. Особенно в драматургии. Причем в произведениях, действие которых происходит в разных точках Земли и довольно далеко от Средней Азии. И совсем не на Востоке. Так она воспринимает жанр шахрашуб и проецирует с его помощью самые разнообразные композиции. Что поделаешь? Так её научил Восток. У Востока есть чему учиться и она не прекращает эту учебу вне стен Школы. На страницах романа оживает притча – легенда о красоте, о страстной любви, о жестокости, о расплате и о благородстве простого охотника, защитника, воина. Легенда эта будто-бы родилась из древнего фольклора, но события, рассказанные в ней – в то же время – события недавнего прошлого, почти настоящего. Потому что не названная участница событий, почти уже не имеющая жизненных сил, сама слушает этот рассказ, обливаясь невидимыми никому слезами, и помутневшими от старости глазами вглядывается в тени прошлого так неожиданно возникающие перед ней.
Рассказ легенды сопровождается песней, слагаемой самой рассказчицей. Звуки и слова песни многократно усиливают впечатление от рассказа.Строчки поэта Сайидо из Насафа Зоря помещает в рассказ о самой молоденькой героине. Эти строчки задают музыкальный тон этому рассказу, являются музыкальным ключом к нему.Автор романа «Дастан о женщине» Зоря Дановская сплетает венок поклонения поэзии Востока: произведениям фольклора, памяти авторов, памяти их родины, памяти их произведениям.Отдельные фрагменты романа в подтверждение этой мысли я привожу ниже.
Стихи Камола Худжанди:
Когда красавица вошла в цветник,
Склонился лавр и остроцвет поник,
Ручей, струясь, припал к ногам подруги.
Я слышал пальм торжественный язык.
В сад или в рай проникли мы,— не знаю,
Но гурию я видел в этот миг.
О сердце, помни,— розы быстро вянут.
Спеши, пока нас холод не настиг.
На каждом лепестке — скрижали рока.
Читай их, нерадивый ученик.
Эй, лекарь, слушай. Я опасно болен,
А ты моей болезни не постиг.
Её глаза, как окна в темной башне,
Её ресницы — лес военных пик.
Чем виноват Махмуд, что он свалился
В капкан, который сам Аяз воздвиг.
Я слышал, что жестокость —смерть для страсти...
Но я к её жестокостям привык.
Пусть говорят, что нищ я и бродяга,—
Любовью я богат, как ростовщик.
Вот ты пришла: прощай мечты о рае.
Вот ты пришла: и раем стал цветник.
В мой сад теперь и муха не проникнет —
Его заткал любовью крестовик.
Кто видел прядь волос твоих пушистых,
Тот стал рабом — юнец или старик...
О лекарь, слушай. Я опасно болен...
Смутился лекарь. Головой поник.
Наверно сглазили меня весною, —
Но жар от яда разве так велик?
Когда-то я стремился на свободу.
Вот ты ушла... Нет у меня владык...
И мой очаг потух, и пепел залит...
И в облаках погас его ночник.
Камол вчера от пьянства зарекался,
Камол пьяней базарных забулдыг.
Но вдруг опять в саду раскрылись почки,
Раздался громкий соловьиный крик,
И с новой силой нежность в нас проснулась,
О боже... Я опять её достиг.
И лёгкий ветер листья чуть колышет
И пальцами листвы ко мне приник.
***
Я бросил пост, молитвы и поклоны,
И этим делом, право, я велик.
Пусть назовут меня теперь безумным:
Носить чалму я навсегда отвык.
СКАЗАЛ
– Луне назло твой лик пригож,- сказал? – Сказал!
А губы – слаще не найдешь,- сказал? – Сказал.
Ты для друзей – души дороже! Без тебя,
Как без души,- не проживешь! – сказал? – Сказал!
Любви своей от глаз чужих не утаив,
Я сам друзьям о ней – ну что ж? – сказал? – Сказал!
Что делать, если мой соперник хуже пса!
В сравненье с ним и пес хорош! – сказал? – Сказал!
О бессердечности твоей не говорил,-
Молчал! А стало невтерпеж – сказал? – Сказал!
– «Камал,- обиделась,- назвал меня своей»!
Уж если он такую ложь сказал,- сказал!
ПРИКАЖИ ОТРЕЧЬСЯ
От несравненной красоты я должен, по словам ханжи, отречься!
Пускай аллаха молит он, дабы помог ему от лжи отречься!
Сказал святоша: «Перестань валяться у ее дверей, рыдая!»
Не может нищий от мольбы – как на него ты ни брюзжи! – отречься.
Двоякого исхода ждет несчастный, в эту красоту влюбленный:
Его соперник умертвит иль вынудит от госпожи отречься!
Когда внезапный ветерок исходит от ее кудрей душистых,
На рот прелестный не смотри, от пылких взглядов положи отречься!
Все в кабачок ушли. Никто не внял твоим, достойный шейх, призывам!
Кого заставишь от вина,- возненавидев кутежи,- отречься?
Наставник подлинный не тот, кто скажет: «Воздержись, Камал, от пьянства!»
Коль истинный наставник ты – от воздержанья прикажи отречься.
СНАЧАЛА ПОСАДИ ЗЕРНО
Еще не свершили мы дела, а жизнь завершить суждено.
Ко мне подойди, виночерпий, чье дело – хмельное вино.
Питьем из ключей животворных ты жаждущего напои.
Счастливой надеждою будет его бытие продлено.
Красавица, ты, как в столице – в сердцах, потерявших покой,
Живешь безмятежно! На царство ты здесь утвердилась давно.
С той самой поры, как предметом беседы избрал я тебя,
Рассудок со мной разлучился, и стало сознанье темно.
Увы, многоопытным старцам известна цена красоты.
Поэтому сердце плениться твоей красотою должно.
Тебе, непорочной, прелестной, избранника нужно под стать.
Его благородство сравниться с твоей чистотою должно.
Кто жаждет свиданья – сначала пусть в сердце взлелеет любовь.
Кто хочет колосьев – сначала пусть в поле посеет зерно.
Пора посрамленному Хызру покинуть бессмертья родник.
Родник моего красноречья – ему униженье одно!
И если Шираз почитали превыше Ходжентской земли -
При жизни Камала Ходженту снискать уваженье дано.
БУДЬ ОСМОТРИТЕЛЕН
О кравчий, праздника хочу: веселья мне мила стезя.
В кабак дорогу я ищу: похмелья мне мила стезя.
Кто богу жаждет угодить – кабак влюбленным завещай,
Чем строить путникам приют, благочестиво лебезя.
Ханже в день Страшного суда не перейти через ручей,
А пьяница осилит мост над адской бездной, не скользя.
Проваливай, почтенный шейх, и на пропойцу слов не трать!
Я только с милой говорю да с чашей – всем другим дерзя.
Соперника я приобрел. Должно быть, город опустел!
На голой шахматной доске из пешки делают ферзя.
Старайся не спешить, Камал, при описанье губ и щек!
В столь щепетильном деле быть неосмотрительным – нельзя.
* * *
Тропою мужества, друзья, направимся назло сомненьям.
На щедрый дастархан с вином молитвенную утварь сменим!
Весна и молодость теперь! Пора для радостей настала!
Дать бой когда, как не сейчас,- благословенным днем весенним?
Мы, винопийцы, отреклись от злого отреченья снова.
Ханжам урок преподадим без нетерпенья и с уменьем.
«Закон» и «вера» – звук пустой,- заменим звуком чанга сладким:
В живую воду превратим слова, подобные каменьям!
Наш хмель, не схож ли он с Лейли: неуловимого желаем,
Меджнуны в поисках бредут, гонимы страстным исступленьем...
Нам птицы с пиршества небес приносят вести о любимых.
Найдут ли постники приют, взбираясь к небу по ступеням?
Камал! Ты в книгах у святош видал божественное имя,-
Забудь! Не надо этих книг: и в грош мы ханжества не ценим!
* * *
Эта шумная улица кажется мне пустынной,
К самому себе я прикован здесь беспричинно.
Все брожу и мечтаю о милой своей отчизне.
О страна моя, родина! Вспомни заблудшего сына.
Если ты над собой не видал зарубежного неба,
Никогда не понять тебе, друг, и моей кручины.
Незнакомый язык... Непонятное пение птицы...
Здесь чужие дожди и чужая на обуви глина.
Сострадать не могли мы томлению чужеземца,
Ибо долгом казалась любая родная долина.
Я чужой. Я брожу и мечтаю о родине милой.
О, чужбина, чужбина, чужбина, чужбина, чужбина!
* * *
Где солнце дневное проходит, там ночью – луна.
Где атом найдется – там солнца природа видна.
Привратник, уйди! Я – под сенью великой стены,
Светило придет – и свиданий придут времена.
Увидело солнце красавицы утренний лик,-
Теперь покрывало напрасно накинет она.
Сквозь щелку врываясь, ликующий луч говорит:
«С тобой не расстанусь!» И ты его гнать не должна.
Давно уже солнце за тучей волнистых волос:
Распутай скорее – мне света улыбка нужна!
Сказал ей Камал: «Голова закружилась, болит!»
Сказала: «Не надо при солнце гулять допьяна!»
ЧТО ЗА ДАР ОБОЛЬЩЕНЬЯ СЕРДЕЦ
Что за стан-кипарис, что за поступь – красы образец!
Что за рот, что за плод, что за мед, что за сахар, творец!
Что за мягкость и блеск, что за плен шелковистых кудрей!
Что за дивная власть! Что за дар обольщенья сердец!
Что за ласковый друг! Что за мастер беседы вести!
Что за чуткость и ум! Что за дар утешенья сердец!
Что за прядь, что за мрак, что за крепкий аркан и силок!
Что за вор и хитрец! Что за дар похищенья сердец!
Что за взор! Что за губы и что за медовая речь!
Что за бедный больной, что за хворь, что за лекарь-мудрец!
Что за прелесть, Камал, что за пылкий восторг, что за страсть!
Что за звонкий ночной соловей! Что за чудный певец!
***
Я спросил: человек или ангел ты? Говорит: и то и другое.
Сахар ты или соль на пиру мечты? Говорит: и то и другое.
О, скажи мне – тростник или жемчуг ты драгоценный со дна морского?
Иль цветок, затмевающий все цветы? Говорит: и то и другое.
Я спросил: для того, кто тебя узрел,- это зеркало или месяц
Заблистали нежданно из темноты? Говорит: и то и другое.
Я спросил: что задумала втайне ты,- помутить ли мой бедный разум
Или сердце рассечь мечом красоты? Говорит: и то и другое.
Я сказал: ты – утраченная душа, где ее отыскать – не знаю.
Совесть сердца ты, взор ли самой правоты? Говорит: и то и другое.
Я взмолился: скажи, ты лишь обо мне, о Камале, столь мало знаешь
Иль совсем далека мирской суеты? Говорит: и то и другое.
* * *
О, беспокойство снова и снова!
Дерзкая шутка мира земного!
Где твоя жалость, ветреный идол?
Кто ты – не может выразить слово!
Камень не мог бы вытерпеть столько!
Нет, не знавал я в жизни такого.
Боль причиняешь, вновь покидаешь,
К прихотям резвым вечно готова.
Если умру я в горькой разлуке,
Ты и не вспомнишь смеха былого.
Слез моих жемчуг топчешь ногами.
«Что ж,- отвечаешь,- в этом дурного?»
О, не печалься, из-за Камала:
Быть одиноким – вовсе не ново!
* * *
Слезой кровавой плачу, на мир гляжу в упор...
Лицо твое исчезло, и нет луны с тех пор.
Твой облик – все, что в мире есть подлинно живого,
А прочее – рисунок и мертвенный узор.
Весна и полнолунье над улицей заветной,
Над прочими – безлунный чернеется простор.
О сладостной улыбке слова мои несладки:
Меж праздною мечтою и правдою раздор!
Кудрей твоих далеких я пью благоуханье,
Особенно сегодня, всему наперекор.
Я таю и бледнею, вздыхаю о Камале,-
Как будто бы жестокий услышал приговор.
* * *
До чего противна мысль о монахе-изувере!
Кравчий, дай мне позабыть о его пустом примере.
Зря твердит наставник мой об уме и благочестье.
Кто отрекся от любви – чужд и разуму и вере!
Нашей боли не поняв, он бессмысленно бранится.
То безумцем назовет, то разумным,- лицемеря.
Естество мое еще было глиной и водою,
А уж сердцем я погряз в глине у порога пери.
О сожженных мотыльках спросим красоты светильник.
Их печальную судьбу знает он, по крайней мере.
Из-за глаз твоих – мои кровью сердца изошли бы,
Но влюбленных мыслей рать заперла его преддверье.
Эй, Камал, беги любви, о красавицах не думай!
Страсть бесплодная сулит беспокойство и потери.
* * *
Отшельникам нас не понять. У них на уме – власяница.
Томленье влюбленных сердец им, постникам, даже не снится.
Ханжа, призывать не спеши отверженных в рай свой высокий!
Порог благородства души – превыше! С ним рай не сравнится.
Разгневанный старец меня из кельи прогнал. Ну и что же?
Иных – принужденье ведет, мне – милость в пути проводница.
Как жаль, что святые отцы не знают блаженства двойного:
За винною чашей сидеть и видеть прелестные лица.
Подобным каламу перстом, ханжа, не клейми мое слово!
Я пропил отрепья свои, а слово в тетради хранится.
Ватага бездумных гуляк сошлась для попойки совместной,
А старец в мечети стоит и, нас проклиная, бранится.
Швырнуть свое сердце к ногам любимой – хотелось Камалю,
И бросил! А в сердце опять все то же стремленье теснится.
* * *
Ласкового взора подарить ни разу ты не смогла
и рассказ безумца средь других рассказов не поняла.
Жемчужина, которой никто не находил никогда,
не было ни разу, что б сияньем нищего ты нашла!
Рассыплется весь мир-мираж: в глазах стоишь ты одна;
все давно забыто-темно, память лишь о тебе светла!
И хоть я кроме горя не видел ничего от тебя,
радостно мне оттого, что радость ты себе забрала!
И пусть душа покинет, я в сердце сохраню навсегда
сладость поцелуя, что ты обещала и не дала...